Петербургский прозаик. Альманах №2

Я вынул поплавочную удочку, а донку закрепил так, чтобы ее не утащила большая рыба: хорошо воткнул и петлю набросил на прикол. Мы пошли обедать. В своей машине я взял корзину с продуктами. Устроились под навесом. Я достал помидоры, огурцы, хлеб. Принесли на деревянном подносе по куску жареной сомятины.

– Голову заморозить?

– Нет-нет, не надо, просто в холодильник положите, я сегодня заберу, буду уху делать.

Мы с удовольствием полакомились сомом.

– Вы где остановились? – спросил Василий.

– Нигде. Мне не надо никаких отелей, мотелей, могу в машине заночевать.

– Тогда прошу ко мне. У меня рядом свой дом. Давайте где-нибудь часиков в семь я подъеду за вами.

Я охотно согласился и отправился рыбачить в свое удовольствие. Василий сказал, что приготовит уху из головы сома и хвоста, но я решил прийти не с пустыми руками, а с зеркальным карпом весом не меньше двух килограммов. К вечеру я его поймал, рассчитался с Петровичем, вернулся Василий, и мы отправились к нему на край станицы. Его отдельно стоящий домик довольно приятно смотрелся, весь оплетенный виноградом. Особенно мне понравилась веранда.

– Вот мое хозяйство.

Все ухожено, в идеальном порядке. Думаю: кто ухаживает, неужели сам Василий? Сад приличный. Огород выходил к бане. На грядках все, что необходимо к столу и огурчики, и помидорчики, и петрушка, и укроп, и сельдерей. Собственная скважина. И все удобства. В доме туалетная комната, горячая, холодная вода, душевая кабина. И на улице летний душ с бочкой, окрашенной в темный цвет, с распылителем. Живности никакой, даже собаки нет. Только кошка рыжая прошла мимо, на меня не глядя.

– Осматривайся, а я займусь приготовлением ужина.

Я с удовольствием прошелся по саду, вышел за огородку к бане. До Кубани отсюда было далековато; в том году Кубань была какая-то мелкая: то ли в горах ледники плохо таяли, то ли мало дождей выпадало, но метрах в пятидесяти была заводь хорошая, можно было бы и там сомов ловить. Почему он решил у Петровича?

И вот мы уселись ужинать на веранде. Сгущались сумерки. Комары стали донимать. Василий поднялся, достал антикомариные свечи зеленоватого цвета, зажег. Как только свечи начали коптить, зуд комариный исчез.

– Что будешь? Чай или кофе?

– Чай.

Василий поставил кипятиться воду, достал заварной чайник. Когда вода вскипела, он дважды всполоснул заварной чайник кипятком и засыпал из баночек чай, причем из нескольких, залил кипяток, достал пиалки, небольшие такие, симпатичные, их тоже всполоснул кипятком, через какое-то время в одну пиалку налил чаю, потом открыл крышечку чайника, вылил туда обратно и после этого стал разливать понемножку чай мне и себе. Меня поразлил аромат чая, а цвет такой, не скажешь, что чисто черный – с розоватым оттенком. Я с удовольствием отпивал, запах изумительный, а Василий подливал понемножку.

– Расскажи о себе.

Он задумался.

– Да рассказывать-то нечего. А впрочем, расскажу. Я детдомовский. Как попал в детдом, не помню, но знаю с чужих слов. Был сорок седьмой год. Голод на Кубани. Где-то нашел меня какой-то, как сейчас говорят, волонтер и принес в детдом. Я ни говорить, ни ходить не умел. Полная дистрофия. Врач осмотрела и сказала, что мне два года, не больше. Выхаживали меня понемножку, давали через час по ложечке молока. Записали под именем Найденов Василий Васильевич, потому что человека, который меня нашел, звали Василием.

Детдом располагался в бывшем монастыре. Подворье имелось, сохранились сараи для скота. Директором детдома был бывший военный офицер, майор. И штат он подобрал тоже из вояк. Завхоз у него был такой бравый казак, старшина. Учитель физкультуры – отставной офицер, и учитель математики. Две женщины – бывшие разведчицы, преподавали одна ботанику, другая географию. Были еще два человека, которые ухаживали за скотом. А самый интересный человек был безногий. Петр Васильевич.

Он заведовал мастерской, там и жил. Сам себе сделал платформу на подшипниках и передвигался на ней довольно быстро, опираясь на ручки деревянные с шипами и отталкиваясь от земли. Мне нравилось бывать у него в мастерской. Он большей частью ремонтировал обувь. Страна еще не восстановилась после войны, разруха, у людей ни обуви, ни одежды, а дети подрастали, тут Петр Васильевич и пригодился, мастеря обувь, переходившую от Саши к Маше. Сапоги, валенки умел делать из всего, что есть под рукой.

В детдомовском хозяйстве было несколько коров, свиней и куры. Фураж был еще с сорок пятого года, более-менее урожайного, заготовлен. Живность ночами охранялась, потому что голод. Даже два милиционера круглосуточно дежурили. У директора было оружие. Помню, как-то ночью стрельба была. Кто-то попытался угнать скот, но быстро отогнали воров, а стреляли в воздух, не в людей.

От директора многое зависело. У него армейские были порядки, все что-то делали, за скотом ухаживали, сажали, убирали. Все были заняты, кроме совсем маленьких, как я, а с трех-четырех лет в виде игры уже приучали к труду. Школьники учились днем, делали уроки в классах, а потом трудились.