Петербургский сборник

Переходим к стихотворной части альманаха. Он украшен целыми двумя, и к тому еще прекрасными, поэмами. «Помещик» г. Тургенева – легкая, живая, блестящая импровизация, исполненная ума, иронии, остроумия и грации. Кажется, здесь талант г. Тургенева нашел свой истинный род, и в этом роде он неподражаем. Стих легок, поэтичен, блещет эпиграммою. Кто-то уверял печатно, будто «Помещик» – подражание «Евгению Онегину»; уж не «Энеиде» ли Виргилия? Право, последнее предположение ничем не несправедливее первого. Первое произведение такого рода в русской литературе принадлежит Дмитриеву, автору «Модной жены». Оно было написано в духе и вкусе своего времени (поэтому-то оно прекрасно и теперь). Для нашего же времени Пушкин дал образцы таких произведений в «Графе Нулине» и «Домике в Коломне». А об «Онегине» тут и поминать нечего, как о произведении сивеем другого и притом высшего рода. Пусть успокоится на этот счет почтенный критикан, одаренный такою удивительною способностью находить сходство там, где его вовсе нет. {17} Что «Помещик» г. Тургенева может ему не нравится, этому мы не удивляемся: у всякого свой вкус. Есть люди, которым, например, очень не нравится, что повести Гоголя переведены на французский язык, (через что талант Гоголя получил европейскую известность)[6]; а нам нравится (и притом еще как!) и «Помещик» г. Тургенева и то, что повести Гоголя изданы в Париже в таком прекрасном переводе. {18} Вот для образчика отрывок из «Помещика», – описание деревенского бала:

Итак – на бале мы. Паркет
Отлично вылощен. Рядами
Теснятся свечи за свечами —
Но мутен их дрожащий свет.
Вдоль желтых стен, довольно темных,
Недвижно – в чепчиках огромных —
Уселись маменьки. Одна
Любезной важности полна,
Другая – молча дует губы…
Невыносимо душен жар;
Смычки визжат – и воют трубы —
И пляшет двадцать восемь пар.

XX

Какое пестрое собранье
Помещичьих одежд и лиц!
Но я намерен описанье
Начать – как следует – с девиц.
Вот – чисто русская красотка —
Одета плохо, тяжела
И неловка – но весела,
Добра, болтлива как трещотка,
И пляшет, пляшет от души.
За ней – «созревшая в тиши
Деревни» – длинная, худая
Стоит Коринна молодая…
Ее печально-страстный взор
То вдруг погаснет, то заблещет…
Она вздыхает, скажет вздор
И вся глубоко затрепещет.

XXI

Не заговаривал никто
С Коринной… сам ее родитель
Боялся дочки… но зато
Чудак застенчивый, учитель
Уездный, бледный человек —
Ее преследовал стихами
И предлагал ей со слезами
«Всего себя… на целый век»…
Клялся, что любит беспорочно,
Но пел и плакал он заочно,
И говорил ей сей Парис
В посланьях: «ты» – на деле: – «вы-с».
О жалкой, слабый род! О время
Полупорывов, долгих дум
И робких дел! О век! о племя
Без веры в собственный свой ум!

XXII

О!!!.. Но – богиня песнопений,
О муза! – публика моя
Терпеть не может рассуждений…
К рассказу возвращаюсь я.
Отдельно каждую девицу
Вам описать – не моему
Дано перу… а потому
Вообразите вереницу
Широких лиц, больших носов,
Улыбок томных, башмаков
Козловых, лент и платьев белых.
Турбанов, перьев, плеч дебелых,
Зеленых, серых, карих глаз.
Румяных губ и… и так дале —
Заставьте барынь кушать квас —
И знайте: вы на русском бале.

XXIII