Петербургский сборник. Поэты и беллетристы

Френч исчез. Зеньчугов глянул в партер, глянул в ложи… Черные, золотистые головы, дети краснощекие, бледные, в бантах, в белых фартуках, разноцветные, или целыми пачками однообразно-серые, возглавляемые педагогами обоего пола. Как мыши на епископа Гаттона, посыпались они из дверей, во все ряды лож и партера. Их вводили за руку, они вваливались сами с визгом и топотом; самых мелких вносили няньки.

И перед этой оравой кандидат Зеньчугов, оставленный при университете и в поисках синекуры «остриженный под горшок», — чернел одиноко в пустом оркестре.

У Зеньчугова екнуло сердце. Он сполз с вышки капельмейстера и присел на приступку, так что высокий барьер спасал его от детских глаз.

Визг, гул, ад…

И пред носом опять этот френч.

?

— Бэлла Исаковна просит не ошибиться: ваше обращение к детям должно быть «граждане-товарищи», слово «дети» отнесено к сантиментальным привычкам буржуазии. Извольте идти на эстраду.

Зеньчугов взошел по лесенке на авансцену и как от отчаянной погони кидается человек не глядя в роду, он завопил:

— Граждане-товарищи, дети!

И взвизгнули, и радостным, мышиным писком загомозил весь зал:

— То-ва-ли-си!

И вытянув губы, приготовились повторить все слова Зеньчугова.

Но Боже Мой, какие слова! Ведь Зеньчугов забыл фильму. Помнит он только: Бэлла…

Яростный кинулся френч: Бэлла Исаковна приказала немедленно говорить.

Он диктовал: длинно, размеренно — но вышло хорошо.

Как в гипнозе выпалил Зеньчугов:

— Великодушный слон!

Он рассказал из хрестоматии про слона, как может рассказать лишь один математик, всю жизнь знавший одну свою математику.

Дети были довольны, они поспевали повторять… Как от тысячи ульев гудел театр.

— Пожар охватил хижину. Великодушный слон спас проводника, подвергая опасности собственный хобот.

На хоботе Зеньчугов задержался. Восхвалял всячески непостижимый орган. Увлекся. Правой рукой, изображал его гибкость, пальцами цепкость; пошарил в кармане, бросил на пол окурок, показал, как хоботом слон сумел бы поднять.

И дети за Зеньчуговым все руку вверх, все пальцами все что-то бросили, все сползли на пол…

Бешеный френч подскочил:

— Бэлла Исаковна приказала кончать!

— Я кончаю! — крикнул на полуфразе Зеньчугов и сошел с эстрады.

Бэлла Исаковна стояла тонкая, змеистая, глаза метали молнии, как у гневной богини.

— Для кого это вы сделали секрет из дежурной фильмы? А? Я вас спрашиваю! И причем тут ваш слон вместо болонки Джильды и фокстерьера, вместо видов Аббации и сюжета комического? Дети будут требовать слона. Вы мне сделали скандал. И кому дело до вашего хобота с окурком. Вы мне съехали всех детей на пол!

Маленькие ручки Бэллы Исаковны так и сновали пред глазами Зеньчугова, как бы вознаграждая себя за вынужденную неподвижность, налагаемую этикетом мадам Рекамье.

Адский визг в театре покрыл ее речь. И френч-меркурий, влетел, как бомба — Аббаццию дети не смотрят; кричит весь театр — слона.

— А-а, — как раненая тигрица простонала Бэлла Исаковна и, схватив за рукав Зеньчугова, потащила его к сцене.

— Бэлла Исаковна, — бормотал Зеньчугов, — это все из-за вас, это ваша улыбка, Бэлла Исаковна.

Бэлла Исаковна впервые глянула на Зеньчугова не как на предмет, вдруг поняла, подбородок ее дрогнул и она засмеялась. И не как Рекамье или царица Клеопатра, а просто засмеялась отлично и весело.

— У вас это что на голове, парик?

— Нет, это такая стрижка, в голярне… — Зеньчугов умирал.

— Совсем не в голярне, в перукарне надо стричься. Изуродовали вас… впрочем, сейчас это кстати. Стойте тут за кулисой и слушайте, как я буду исправлять ваш хобот слона и на какую должность я беру вас к заведение.

И чрез минуту грудной красивый голос Бэллы Исаковны сказал громко и отчетливо на весь театр:

— Товарищи-граждане! Ведь вы не скажете, что не бывали в цирке и не видали там клоуна? И неправда ли, рыжего? Рыжий всегда делает то, чего не ожидаешь. У нас в кино такого рыжего будет делать товарищ Зеньчугов. Он нам сейчас нарочно говорил о слоне, чтобы узнать, умные вы дети или нет? Если вы умные дети, так вы посмотрите себе тихо собачек и виды Аббации, а потом товарищ Зеньчугов еще вам расскажет, что ему, как рыжему, войдет в голову. И это будет опять не про то, что в фильме Патэ. И это очень хорошо: вместо одного, у вас выходит два представления. Сейчас выйдет наш рыжий!

И дети, сколько их было в ложах и в партере, завопили: рыжий, рыжий!

А Зеньчугов, сбивая всех с ног, летел что было духу вон из театра.

Мариэтта Шагинян

Темная комната

На местах случайных ночевок, где-нибудь в гостинице, в столовой у знакомых, на вокзале между двумя поездами, — вы даже не оборачиваетесь вокруг своей оси и, закрыв глаза, вряд ли смогли бы в точности представить себе окружающую вас комнату.

Точь в точь так поступил и господин с чемоданом, только что вошедший в помещение, именуемое номером.