Петербургский сыск. 1870–1874

– Прошу прощения, сударыня, – с серьезным видом произнёс Путилин, – но есть определенная процедура, которой мы обязаны следовать.

– Хорошо, господа, я слушаю ваши вопросы.

– В последние недели как складывались отношения с братом?

– Мы были в ссоре.

– Причина вашего обоюдного похолодания?

– Вы уже знаете или узнаете, так пусть это будет из моих уст. – перевела взгляд с Путилина на пристава, потом обратно. – Этот подлец совратил воспитанницу, доверенную родителями моему попечению. Я настаивала на их помолвке и женитьбе, чтобы скрыть позор, которым он покрыл не только себя, но и доброе имя нашего семейства.

– Господин Шляхтин угрожал вашему супругу?

– В моем присутствии нет, но и о содержании разговоров, происходивших с глазу на глаз, Алексей Иванович ставил меня в известность. Вот последнее присланное Порфирием письмо, – она подошла к столику и достала из шкатулки сложенный пополам лист бумаги и протянула в сторону Путилина, тот взял подданное, – оно доставлено нашим слугой за полчаса до трагических событий.

– Разрешите прочитать?

– Для этой цели я вам его и даю. После прочтения Алексей Иванович передал его мне.

– Что вы были намерены предпринять в связи с поступком вашего брата?

– Как мне было не горько, но я отослала письма господам Дмитриевым и отцу в Екатеринослав.

– Простите за бестактный вопрос, но я вынужден потревожить ваши чувства. Вы слышали выстрелы?

– К сожалению, нет. Кабинет находится в другом конце коридора, а я все время находилась в спальне.

– Но ваш супруг убит в столовой, а она ближе к спальне.

– Нет, выстрелов я не слышала, – обрубила вдова, – мне сообщила Маргарита Иоганновна о случившемся. Мне было бы больно видеть Алексея Ивановича в таком виде, с выбитым глазом.

– Если…, – начал пристав, но его грубо оборвал Путилин, не дав задать вопроса.

– Простите за вторжение, – склонил голову Иван Дмитриевич, – служба. Разрешите откланяться.

Только в коридоре он прошипел приставу.

– Я все замечаю, и позвольте воспользоваться своим положением и мне задавать вопросы.

– Но, Иван Дмитриевич, она же…

– Да, да, пойдемте к немке.

– Маргарита Иоганновна, – начал с порога Путилин, – позвольте задать несколько вопросов.

– Да, да, я готова.

– От кого вы узнали о смерти Алексея Ивановича?

– Когда раздались выстрелы, я была с детьми, но показались странными хлопки, и я вышла в коридор, из него в столовую. Мне стало ясно, что господин Рыжов мертв.

– Сколько было хлопков?

– Два, по—моему.

– Два или больше?

– Наверное, два.

– Вы ни с кем не столкнулись в дверях или в коридоре?

– Во вторых дверях, тех из прихожей, была Катерина, а в коридоре Мария Степановна.

– Мария Степановна видела супруга?

– Не могу сказать, я не видела, чтобы она заходила в столовую. Я ее видела в коридоре.

– Вы рассказали ей о смерти господина Рыжова?

– Да, я сообщила ей, что он мертв.

– А Долбня?

– Его я не видела.

– Как вам поворот! – обратился Путилин к приставу.

Тот только развел руками.

– Не может быть!

– Что?

– Кто же убийца?

– Его– то мы и ищем.

– Скажите, Екатерина, когда ты вошла в столовую, что ты там увидела?

– Я дверь отворила, тут выскочил молодой барин и все.

– Кто еще был в столовой?

– Не видела никого.

– А Маргарита Иоганновна.

– Нет, ее там не было.

– Ссору не видела?

– Какую ссору?

– Когда Алексей Иванович ударил молодого барина тростью?

– Нет, не видела.

– А где был хозяин?

– В кресле.

– Как ты поняла, что он мертв?

– Так взгляд остекленевший.

– Взгляд?

– Да.

– Глаза его были открыты?

– Да.

– Оба глаза?

– Да.

Путилин шагал по кабинету хозяина, засунув руки в карманы.

– Не понимаю, – начал пристав, но Иван Дмитриевич поднял руку, мол, тише, не надо мешать мыслям. Потом остановился, достал из кармана письмо и углубился в его чтение.

«Алексей Иванович! Мне надоело указывать, что Вы вмешиваетесь не в свои дела. Если Вы задумали поссорить меня с батюшкой, то я клянусь всем святым, что я ни Вас, ни себя щадить не буду. Я сумею Вас найти и не бывая у Вас. Не желая слушать от сестры новой брани, я к Вам проститься не зайду: оскорбление, которое она сделала, пользуясь правом женщины и сестры, я не забуду. Затем я Вас предупредил, если последует какая– нибудь неприятность от сестры или от Вас, то и за нее и за себя ответите. П. Ш.»

– Прочтите, – протянул приставу лист бумаги.

– Да одно письмо – веская улика, – пристав тряс письмом, – явная угроза.

– Согласен, что господин Шляхтин грозит в нем, но неясность в другом, – произнёс Иван Дмитриевич, пальцем поглаживая переносицу, – все в этом доме говорят неправду. Порфирий выстрелил и выскочил, но столкнулся в дверях с кормилицей, которая в свою очередь видела мертвого хозяина с неповрежденным глазом, а это означает, что он был жив. Тогда третий выстрел? Точно никто сказать не может: сколько их было на самом деле? Тогда получается, что кормилица видела что—то, что скрывает, и к сожалению не видела немки, смотревшей из двери напротив. Да и хозяйка хороша, тоже говорит неправду и дает письмо двухдневной давности.

– Почему Вы так думаете?