Петербургский сыск. 1870–1874

– Посудите сами. Порфирий собрался в пять часов к господину Рыжову, а в письме говорится, что он не зайдет прощаться. Да и сам Шляхтин говорил, что отправил послание, в котором он писал о невозможности прихода для прощания. Вот тебе бабушка и Юрьев день.

– Тогда все убийцы, если врут?

– В том и неувязочка, что теперь я не склонен верить никому, в том числе и показаниям господина Шляхтина. Пусть доктор проверит, остался ли след от трости на левом плече.

– Почему на левом?

– Наш убиенный был правшой, наверное, Вы заметили, что трость лежит у правой руки возле кресла и на столе письменные принадлежности лежат для удобства правой руки.

– Голова кругом идет от показаний.

– У меня по другому поводу. Прислуга, да и жена говорит о господине Рыжове, как о порядочном добром хозяине, которому крыльев не хватает, как ангелу. Но кормилица зло глазами сверкает при упоминании о хозяине, жена, хоть и выказывает скорбь, но настроение не убитой свалившимся горем вдовы. Старый слуга жалеет, с детства рядом находился да наша немка очень сильно расстроена, глаза слезной дымкой покрывались. Кухарка зло держит на молодого барина, но никак не на господина Рыжова. Вот такая картина получается.

– Иван Дмитриевич, – взмолился пристав, – в конец Вы меня запутали. Утро вечера мудренее, может, завтра продолжим?

– Нет, – погрозил пальцем спутнику Путилин, – не для прохлаждения мы приехали в сей дом, нам клубочек змеиный сегодня надо распутать по горячим следам, ибо завтра сговорятся, и мы получим совсем другую картину преступления. А где мой помощник? – впервые за вечер в раздражении произнёс начальник сыскной полиции.

Пристав вышел и распорядился найти путилинского помощника, который как в воду канул, вошли в дом и испарился.

Нашли в дворницкой, где чаи распивал с маленьким бритым татарином, говорившим с едва заметным акцентом. Михаил, не допив горячий чай, схватил шапку и, даже не махнув собеседнику на прощанье, помчался к начальнику.

– Вызывали, – с порога обратился к Ивану Дмитриевичу взъерошенный, словно воробей после побоища, Михаил.

– Где тебя черти носят? – раздраженно кинул Путилин.

Жуков подошел ближе к своему начальнику и что—то начал тихонько нашептывать. Иван Дмитриевич только кивал головою, иногда бросая то удивленный, то насмешливый взгляд на помощника.

– Ясненько, – громко произнёс он, подытоживая разговор. – Этого можно было и ожидать.

– Пройдемте, господа, к нашей хозяйке.

– Она же больна, – запротестовал пристав, – неудобно, женщина после происшествия нехорошо себя чувствует.

– Не беспокойтесь, – улыбка затронула губы Путилина, – она не больнее нас с Вами. Идемте, время не терпит.

Марии Степановне доложили о том, что полицейские хотят поговорить с нею. Поначалу она заупрямилась, что занедужала, что готова поговорить завтра, сегодня был трудный для нее день, но Иван Дмитриевич настоял, и хозяйка изволила их принять, но только на несколько минут.

Когда вошли, она сидела, опершись на спинку кресла.

– Господа, я слушаю.

– Мария Степановна, где вы были, когда раздались выстрелы?

Минута безмолвия, в течении которой хозяйка обдумывала ответ, но потом решилась.

– Мне стыдно, господа, но я стояла под дверью и подслушивала разговор. Мне не хотелось встречаться с братом, – лицо и без того уставшее в миг посерело, черты обострились и перед вошедшими сидела не молодая, а скорее старая женщина, которой невозможно было дать ее тридцати лет. – Простите, но я могла сгоряча наговорить неприятных вещей. У нас и без того испортились отношения, а здесь… Я стояла за дверью и, как в романах, слышала весь разговор и шум борьбы, но мне стыдно было войти в столовую и когда раздались выстрелы, я не сомневалась, что это были они, я испугалась и побежала в свою комнату.

– Вы не заходили в столовую?

– Нет.

– Сколько было выстрелов?

– Я слышала два.

– Вы не ошибаетесь?

– Нет, дважды в столовой раздавался грохот. В начале один, спустя полминуты второй.

– Но после выстрелов могла понадобиться помощь?

– Это было выше моих сил. Я любила и Алексея Ивановича, и, не смотря на свершенную подлость, Порфирия. Мне было бы больно видеть одного из них.

– Но почему вы отдали нам вчерашнее письмо?

– Не знаю, – удивляясь себе, произнёсла она.

– А где сегодняшнее послание?

Мария Степановна встала и подошла к бюро, немного помедлила и протянула Путилину сложенный вдвое голубой листок.

– Надеюсь, Вы больше ничего не утаили?

– Господа, мне больше скрывать нечего.

– Извините за беспокойство, надеюсь, больше Вас не потревожим.

– Я тоже на это надеюсь, – бесцветным тихим голосом произнёсла новоиспеченная вдова.

– Маргарита Иоганновна, у нас возникли новые вопросы, – Путилин не тратил время, а с порога комнаты начал говорить, – Марию Степановну, Вы видели выходящей из столовой?

– Нет, что Вы, – быстро произнёсла немка, но на мгновение задумалась, – хотя..

– Продолжайте.

– Я не уверена, но сейчас отчетливо вижу, она отошла от двери и мелькнула в конце коридора, затворив за собою дверь.

– Она отошла от двери?

– Да, да, теперь я уверена, что было действительно так. Мария Степановна отошла от двери.