Петербургское действо

— Да. Нын не такой медвдь изъ Нмеціи пожаловалъ вдругъ, да на шею слъ! весело разсмялся вдругъ старшій братъ, потрясая могучими плечами, и звонко раздался его смхъ богатырскій среди серебристой чащи.

Нсколько снжинокъ отъ смха и отъ движенія его посыпались съ ближайшей сосенки и засверкали при беззвучномъ паденіи.

— Тише… Чего горланишь…

— Въ лсу-то. Господь съ тобой, Алеханушка.

— Въ лсу? При Биронов, сказывалъ родитель, опенки изъ лсу бгали доносить про все, что толковалось въ чащ.

— A тутъ теперь и опенокъ нту. Зима! шутилъ Григорій Орловъ.

— Береженаго Богъ бережетъ. Да, времена нын пришли. Два мсяца, какъ померла Лизаветъ Петровна, а что ужъ воды утекло… A все этотъ принцъ. Все онъ. Государь тутъ, ей-ей, ни причемъ. Не прізжай онъ…

— Да этотъ принцъ Жоржъ не то, что вонъ лсной Михаилъ Иванычъ Ведмдевъ, тише вымолвилъ братъ. Этотъ не насъ однихъ сомнетъ своими порядками.

— Насъ?.. Какъ бы всю гвардію не помялъ, отозвался Алексй. Да что гвардія! Все можетъ поломать и вверхъ ногами вывернуть. A мы будемъ смотрть, да моргать! Да! какъ-то странно и желчно выговорилъ онъ. Мы будемъ въ кустахъ сидть, да ворчать, да шишъ показывать за версту. И не робость помхой длу. A стыдъ сказать что… Лнь! Да, лнь… Все какъ-то чрезъ пень колоду валимъ. Погодите, да обождите, да отдохните… Да эдакъ вотъ два мсяца и годимъ. Устанемъ отъ сиднья — на охоту… A то за бабьемъ ухаживать… И какъ право не наскучитъ. Все бабы да бабы, да все разныя. Что ни недля, новая зазнобушка. Чудно, право. Да и тому-ли теперь на ум быть.

Алексй замолчалъ и будто слегка пріунылъ.

Григорій заговорилъ первый посл минутнаго молчанія и голосъ его зазвучалъ какъ-то нжне, будто онъ винился. Упрекъ брата прямо относился къ нему и онъ мысленно сознался въ правот его.

— Что-жъ, Алеханушка. Я не отпираюсь. Правда твоя. Да вдь это съ тоски. A начните, поведите дло по еройски. И все я брошу. И охоту, и вино, и картежъ… A барынь-то вашихъ я и безъ того поршилъ бросить. Ну ихъ…

— Толкуй! усмхнулся недоврчиво Алексй. Бросишь? Ты? Да теб безъ нихъ дня не прожить. Ты съ колыбельки бабій угодникъ уродился.

— Угодникъ? Никогда я имъ не бывалъ. A по пословиц: на ловца и зврь бжитъ. Я только не зваю. A искать, я не ищу.

— Почему бы это такъ? веселе заговорилъ Алексй. Я зачастую вотъ думалъ: вдь не краше же ты другихъ нашихъ молодцевъ. A ни за кмъ изъ нихъ наши франтихи такъ не бгаютъ. И чмъ ты берешь… Наговоръ что-ли какой вдаешь? У нмца какого за границей купилъ приворотъ какой?

— Наговоръ? На кофейную гущу на тощакъ дую. Угольки по вод пускаю, да причитываю, разсмялся Григорій. Нтъ, братъ. Мое колдовство простое, да не въ домекъ нашимъ молодцамъ, хоть они и прытче меня. A нтъ проще дла.

— Что же? Приворотъ что-ль какой изъ травъ заморскихъ?

— Мой приворотъ тотъ, что у меня любовное дло — мертвое дло!

— Мертвое?

— Да, мертвое. Такое дло, что про него я одинъ знаю, да она одна знаетъ. A это нын въ Петербурх для всякой молодицы чужой жены и довольно. Когда дло какое ни есть — мертвое, такъ тутъ все одно, что есть оно, что нтъ его…

— A Куракина? Всему Питеру, братъ, вдомо, что ты изъ-за нее чуть не по труб водосточной лазилъ, да по крыш.

— Это одно дло съ оглаской и было. И то потому, что она сама того хотла на всю столицу нашумть. Ея воля была. За то полсотни было такихъ, объ коихъ ты, братъ, родной мой, никогда и въ ум ничего не держалъ. Да что, Алеханушка!.. Коли къ слову пришлось! Григорій Орловъ оживился и глаза его блеснули ярче. — Можетъ и теперь вотъ… Можетъ со мною теперь такое приключается, такое на душ легло, что кабы ты вдалъ, такъ ахнулъ бы… Какое тутъ ахнулъ? Заоралъ бы благимъ матомъ на весь вотъ этотъ лсъ.

— Въ принцессу что-ль какую влюбился? разсмялся Алексй. Ихъ теперь съ принцемъ Жоржемъ много пріхало изъ Голштиніи.

— Нтъ. Что мн твои принцессы. Невидаль!

— Не ври.

— Затмъ врать… Мы здсь не въ трактир, грустно вымолвилъ Григорій. Да и не ради похвальбы я рчь завелъ. A ради тяжести душевной… Вотъ ужъ недлю камнемъ лежитъ оно у меня на душ.

— Кто-жъ такая твоя новая ворожея. Такой и нтъ въ столиц. Русскихъ принцессъ у насъ въ Питер теперь нту! весело говорилъ Алексй; но вдругъ, глянувъ въ лицо брата, запнулся и прибавилъ взволнованнымъ голосомъ. Гриша, балагуришь? Во сн видлъ…

Григорій Орловъ махнулъ рукой и прошепталъ:

— Охъ нтъ, въ яви, братъ. A и радъ бы въ ину пору, чтобъ мн та явь, сномъ обернулась!

Алексй Орловъ схватилъ брата за руку и замеръ въ движеніи.

— Гриша, да Господь же съ тобой… шепнулъ отъ почти задохнувшись.

— Алеханушка, я не говорилъ… а коли ты самъ по догадк дошелъ, то молчи.

— Молчать… Я… Что ты, Гриша. Да тутъ Іуда промолчитъ, а я теб братъ… Ты самъ-то… Самъ молчи. Себ самому въ горниц не сказывай… Гриша… Зачмъ? Вдь это нашему длу только помха! И какъ это все. Ахъ, Гриша… Вдь это смертью пахнетъ.