Петербургское действо

— Рано. Ну, да въ двоемъ-то осилимъ. Не здорове же онъ Шванвича! крикнулъ Григорій.

Оба брата при этомъ имени громко расхохотались. Медвдь съ испуга приподнялся снова отъ дружнаго взрыва смха, но осунулся опять и совсмъ слъ. Братья вырвали изъ снга свой конецъ рогатины уперлись въ нее оба и съ усиліемъ повалили животное навзничь. Медвдь слабо забарахтался среди окрашеннаго сугроба и затмъ, не смотря на вырванную рогатину, не поднялся.

Григорій Орловъ досталъ длинный кинжалъ изъ-за пояса, быстрымъ движеніемъ нагнулся надъ животнымъ и размашисто вонзивъ въ него весь кинжалъ, распоролъ горло. Медвдь зашиплъ какъ-то и, зарывая горячую морду въ снгъ, только судорожно подергалъ задними лапами и распластался во всю свою длину.

— Ладно, Миша. Такъ-то лучше… весело сказалъ Григорій. Погрлись однако знатно, обратился онъ къ брату и, снявъ мховую шапку, обтеръ себ лобъ.

— Да, силенъ былъ покойникъ Михаило Иванычъ.

— Будь одинъ съ нимъ, пришлось бы палить. Сдался бы ты, Мишутка, не инако, какъ на нмцевъ ладъ. A то-ли дло эдакъ… Побарахтаться, да погрться! Ишъ вдь здоровенный!.. нагнулся Григорій надъ медвдемъ.

— Пожалуй, даже посильне Шванвича, усмхнулся Алексй. Того мы вдвоемъ легче одолваемъ.

Братья разсмялись.

— Ну, теперь надо звать Ласунскаго и своихъ Чухонъ.

— Врядъ дозовемся. Коли на зовъ горластаго Мишки не прибжали, стало такъ далеко, что и не докличешься.

Алексй Орловъ досталъ изъ-за спины охотничій рогъ и сталъ трубить. Потомъ прислушался.

Все было тихо, и не только отвтнаго звука другой трубы, ни шелеста, ни шороха не слышно было кругомъ среди морознаго затишья и застоя.

— Вотъ что, братъ, нечего даромъ-то за музыкой время терять, сказалъ онъ. Берись! Впрягемся мы въ Мишку, какъ парой въ дышло, да за задніе лапы и потащимъ въ лошадямъ. Тутъ боле версты не будетъ.

И два богатыря, ухвативъ распластавшуюся лохматую махину, легко потащили ее, бодро шагая рядомъ.

Кровавый слдъ багровой лентой вился за ними по серебру снговъ.

— Эхъ, кабы намъ, братецъ, дла наши вс также вотъ лихо вершить, какъ на охот!

— Кабы съумть управиться также споро, какъ мы вотъ съ Мишками справляемся, договорилъ Григорій Орловъ на ходу…

— Тамъ не сила, а разсудокъ, да смкалка дло вершаетъ…. A главное и первое всему начало — согласье… отозвался Алексй.

— Я все тутъ стоялъ въ лсу…. Ждалъ вотъ этого…. A прозвалъ бы непремнно, потому что все въ голов у меня Лейбъ-Компанцы прыгали…. Вотъ кабы эдакъ то!… Въ одну ночь… Безъ шуму, безъ драки… безъ убивства своего брата, офицера какого иль солдата.

— Вишь чего захотлъ! Нешто можно? Статочное ли это дло? Вдь тутъ не тетушка Леопольдовна, да шестимсячный младенецъ на престол… Да оба нмцы… Да и охраны никакой…

— A нын-то кто-жъ? Все то же…

— То же, да не то. Т-же щи, да съ говядинкой… Голштинское-то войско глядть что-ли будетъ?.. Да что Голштинцы!.. Вонъ свои Измайловцы да Семеновцы по ею пору никакимъ голосомъ не откликаются. Э — эхъ. Все это… сновиднья одни наши! вздохнулъ Алексй Орловъ.

— На мой толкъ, Алеханушка, прежде всего рогатиной намъ хохлацкой заручиться. Тогда все, какъ по маслу пойдетъ.

— Какой рогатиной?!

— Хохлацкой. Въ ней вся сила! смялся, шагая, Григорій.

— Что ты приплетаешь? Какая хохлацкая рогатина?

— A гетманъ! Графъ Кирилла Григорьевичъ.

Алексй Орловъ усмхнулся и тряхнулъ головой.

— Мудрено. Къ Разумовскимъ и воротъ не найдешь; не знаешь съ какой стороны и подъхать къ нимъ. Они оба доки — мягко стлать.

— Говорю — пустите меня!

— Пустите? Рано. Что зря въ петлю лзть! отвчалъ серьезно младшій братъ. Они по первому слову велятъ тебя арестовать и подутъ къ государю… Намъ за тобой вслдъ и пересчитаютъ всмъ головы. Да и зачмъ? Мы еще и не знаемъ сами съ какого конца взяться.

— Гетманъ не таковъ человкъ, чтобы доносить. Да и хитеръ. Онъ, поди, давно носомъ чуетъ, чего вся гвардія желаетъ.

— Вся гвардія. Вся ли, Гриша? Кабы вся-то желала, такъ мы съ тобой не болтали бы зря, а дло длали.

— Ну, а не въ примръ мудрене, говорю, начать, коли гетмана не достанешь себ.

— Начинать-то, Гриша, покуда нечего, а то и безъ него обойдемся. Что тутъ гетманъ?.. A тяжелъ вдь проклятый. Руки обломаешь объ него.

— Гетманъ-то? Да, лнивъ на подъемъ; какъ вс они, сказываютъ, хохлы.

— Вотъ этотъ гетманъ тяжелъ, говорю! разсмялся Алексй Орловъ и бросилъ лапу животнаго.

Братья остановились отдохнуть и молча стали надъ медвдемъ.

— A вотъ что, Гриша, выговорилъ вдругъ Алексй. Веселый и бодрый голосъ его понизился и звучалъ иначе. Ты подумалъ ли о томъ, братецъ, что нын постъ идетъ? Не за горами и Страстная, да говнье. Какъ же теперь быть, если священникъ на духу, что-либо такое къ нашему длу подходящее спроситъ вдругъ?

— Не спроситъ, не бойсь.

— Не спроситъ? Ты всегда такъ, Ну, а спроситъ, говорю?..

— Да съ чего-жъ?..

— A хоть съ того вотъ, что ужъ мсяцъ цлый, то и дло у насъ спрашиваетъ всякъ: что у тебя на дому за сходбища, да что мы поздно засиживаемся за полночь? Пить не пьемъ и спать не идемъ.

Григорій Орловъ глянулъ на брата и молчалъ.

— A лгутъ, Гриша, на исповди только перекресты изъ татарвы.