Петербургское действо

Григорій Иванычъ всюду и всегда первый въ битвахъ и никогда, нигд не побжденный и никогда, нигд не плненный — вдругъ заплатилъ дань искушеніямъ мірскимъ. Уже имя полста лтъ на плечахъ и чуть не полста ранъ въ могучемъ тл, былъ онъ въ первопрестольномъ град Москв безъ войны завоеванъ, сраженъ къ ногамъ побдителя и полоненъ навки. Сразилъ воина генерала, какъ въ сказк сказывается, не царь Салтанъ, не шведъ-басурманъ, а царевна красота, не мечъ булатный, не копье острое, а очи съ поволокою, уста вишенныя, да за поясъ коса русая. Григорій Иванычъ былъ полоненъ безъ боя въ Москв блокаменной 15-тилтней дочерью стольника царскаго Ивана Зиновьева. И тутъ, въ Москв, женился онъ и зажилъ. Прижили мужъ съ женой пять сыновъ и посл долгой, мирной жизни, близь Никитскихъ воротъ, скончались оба и нын лежатъ тамъ же рядкомъ, въ церкви Егорья, что на Всполь…

Сыны стали служить родин, какъ училъ ихъ служить, своими разсказами о себ, Григорій Иванычъ. Старшій изъ братьевъ, Иванъ Григорьевичъ Орловъ, одинъ остался въ Moскв и, схоронивъ отца, заступилъ его мсто въ любви и почтеніи остальныхъ братьевъ. Второй, Григорій Григорьевичъ, былъ отправленъ еще отцомъ въ Петербургъ, въ Сухопутный Кадетскій Корпусъ, и, выйдя изъ него, полетлъ на поля германскія, гд шла упорная и славная борьба.

Двадцатилтній Орловъ не замедлилъ отличиться и посл кровопролитной битвы при Цорндорф сталъ всмъ извстенъ отъ генерала до солдата. Онъ попалъ въ тотъ отрядъ, который неразуміемъ начальства былъ заведенъ подъ пыль и дымъ отъ обихъ армій и неузнанный своими полегъ отъ огня и своихъ и чужихъ. Раненый не разъ и опасно — Орловъ до конца битвы стоялъ впереди своихъ гренадеръ. И вс они стояли безъ дла и ни одинъ не побжалъ и многіе полегли.

Посл трудной компаніи 1758 года, русская армія отправилась на роздыхъ въ Кенигсбергъ и тамъ началось веселье, не прекращавшееся всю зиму. Побдители мужей германскихъ объявили теперь войну женамъ германскимъ и на этомъ пол битвы равно не посрамились. Григорій Орловъ былъ первымъ и въ этой войн.

Кенигсбергъ изображалъ тогда полурусскій городъ. Русское начальство не жалло рублей на увеселенія и торжества, да и рубли-то эти чеканились хоть и на мст, нмцами, но съ изображеніемъ россійской монархини Елизаветы.

Чрезъ годъ посл своихъ воинскихъ и любовныхъ подвиговъ Григорій Орловъ вернулся въ Петербургъ. Взятый тогда въ плнъ графъ Шверинъ, любимый адьютантъ короля Фридриха, былъ вытребованъ императрицей въ столицу, а съ нимъ вмст долженъ былъ отправляться приставленный къ нему поручикъ Орловъ.

Въ Петербург Орловъ увидалъ братьевъ, служившихъ въ гвардіи, преображенца Алекся, семеновца едора и юношу — кадета Владиміра. Онъ вскор сошелся ближе съ братомъ Алексемъ и очутился, незамтно для обоихъ, подъ вліяніемъ энергической и предпріимчивой натуры младшаго брата.

Получивъ отъ брата Ивана, безвыздно жившаго въ Москв, свою часть отцовскаго наслдства, неразлучные Григорій и Алексй весело принялись сыпать деньгами, не думая о завтрашнемъ дн. Скоро удаль, дерзость и молодечество, неслыханная физическая сила, и, наконецъ, развеселое «безпросыпное пированіе обоихъ господъ Орловыхъ» вошли въ поговорку.

Послдній парнишка на улиц, трактирный половой, или извощикъ, или разнощикъ Адмиралтейскаго проспекта и Большой Морской — знали въ лицо Григорія и Алекся Григорьевичей. Знали за щедро и часто перепадавшіе гроши, знали и за какую-нибудь здоровую затрещину или тукманку, полученную по башк, не въ урочный часъ подвернувшейся имъ подъ руку — въ часъ беззавтнаго разгула, буйныхъ шалостей и тхъ потшныхъ затй, отъ которыхъ смертью пахнетъ.

Дерзкіе шалуны были у всхъ на виду, ибо дворъ и лучшее общество Петербурга давно пріуныло и боялось веселиться, какъ бывало, по случаю болзни государыни Елизаветы Петровны, которая все боле и чаще хворала. Баловъ почти не было, маскарады, столь любимые прежде государыней, прекратились, позорищъ и торжествъ уличныхъ тоже уже давно не видали… Даже народъ скучалъ и вс ждали конца и восшествія на престолъ молодаго государя. Вс ждали, но вс и боялись… Давно уже не бывало царя на Руси! И бояринъ-сановникъ, и царедворецъ, и гвардейцы, — бригадиръ ли, сержантъ ли, рядовой ли, — и купцы, и послдній казачекъ въ дворн боярина, — вс привыкли видть на престол русскомъ монарховъ женщинъ, и какъ-то свыклись съ тмъ, чтобы Русью правили, хоть по виду, женскія руки и женское сердце.

Отъ наслдника престола и будущаго государя можно было ожидать много новаго, много перемнъ и много такого, что помнили люди, пережившіе Миниховы и Бироновы времена, но о чемъ молодежь только слыхивала въ дтств. Для ныншнихъ молодцевъ гвардейцевъ розсказни ихъ мамокъ о зломъ сромъ волк, унесшемъ на край свта Царевну Милку и разсказы ихъ отцовъ о Бирон, слились какъ-то вмст, во что-то таинственное, зловщее и ненавистное. A тутъ вдругъ стали поговаривать, что съ новымъ государемъ — опять масляная придетъ Нмцамъ, притихнувшимъ было за Елизаветино время. Говорили тоже — и это была правда — что и Биронъ прощенъ и детъ въ столицу изъ ссылки.