Петербургское действо. Том 1

Когда Петр Федорович в первый раз по воцарении явился в синоде, то известный, всеми современниками уважаемый бывший профессор Киевской академии Сеченов, первоприсутствующий член синода, встретил государя речью горячей и медоточивой. Он сравнивал восшествие его на престол с рождеством Спасителя мира!.. А когда шесть месяцев спустя такою же речью встречал он Екатерину, то был тоже искренен, и был прав! Надежды были у всех, но были обмануты!..

С первых дней правления Петр Федорович начал новую деятельную жизнь. Все шутки и игры были брошены; ежедневно вставал он в шесть часов утра и требовал, чтобы в семь, еще до рассвета, все министры, флигель- и генерал-адъютанты и ближайшие царедворцы были уже у него для доклада и получения приказаний. Во все входил он сам, и доклад длился часто до одиннадцати часов. Но как бы в награду за этот утренний труд, с одиннадцати ежедневно, несмотря ни на какую погоду, начинались занятия с петербургским войском – учения, смотры и парады.

Прошло три месяца царствования, и Россия узнала, чего ей ожидать… Некоторые государственные меры были глубоко законны, правдивы и спасительны, но были приняты как кара Господня. Явилась отписка и отнятие вотчин и рабов у всех монастырей – и все духовенство, с тем же Сеченовым во главе, подняло отчаянный и громкий ропот. Явилось учреждение государственной конторы, которая должна была выпустить вместо серебра и золота бумажные билетики, с тем что эти клочки бумаги будут называть деньгами и всякий будет обязан их брать под страхом строжайшего наказания, – и уже все сословия роптали в ужасе и недоумении. Но затем узнали, что ввиду государственной пользы снова будет восстановлена смертная казнь – и это многих обрадовало.

«Покойная императрица дала обет, решаясь на переворот и арест Брауншвейгской фамилии, что она отменит смертную казнь, но ведь она уже отцарствовала, – рассуждали сановники, – стало быть, ее обету срок вышел. Надо взять примером Петра Великого и устроить суды и казнь по его образцу!»

Затем гвардия вознегодовала в свой черед, так как стали ходить слухи, что она будет уничтожена, а останется один лейб-кирасирский полк, все же остальные полки будут сравнены с полевыми командами, будут переводиться с места на место по всей России, и только некоторые из них по очереди будут стоять годичным постоем в столице.

Наконец, будет заключен дружеский, крепкий мир с немцами, вековыми врагами… и вечными!..

XIII

В субботу шестого апреля, уже вечером, когда в Петербурге, за исключением чужеземцев, все, от вельможи до простолюдина, от мала до велика, готовились к великой заутрени Светлого, светлейшего праздника, когда самые ленивые отдыхали перед долгим предстоящим стоянием, а богомольные не выходили даже с сумерек из церкви, – в старом дворце императрица, окруженная немногими близкими людьми, тоже собиралась в Казанскую церковь к первой заутрене нового царствования.

Она была печальна, бледна и задумчива. Мысль, что, быть может, следующую заутреню она встретит в платье инокини в каком-нибудь дальнем монастыре, не покидала ее ни на минуту.

В то же время в новый дворец, по расчищенной чернью площади, перевозились собственные вещи государя. Комнаты его в старом дворце уже наполовину опустели, а в новом он сам устраивался и раскладывался. Принц Жорж помогал ему, как мог и умел, то есть, по слабости, больше советами, а не действиями.

Прискакавший курьер доложил государю перед полуночью, что Казанский храм полон и все ожидают его.

– Пускай начинают. Видишь, тут что! – фамильярно показал государь на свои горницы, переполненные нерасставленным и неразложенным добром.

В ту минуту, когда государь заспорил с Жоржем, на какой стене развешать бесчисленное оружие, явился снова другой курьер.

– Чего там?

– Заутреня на половине.

– Ах, господи! Как надоели! Сейчас!

Не успел государь обернуться, устроить свой кабинет хоть немножко, как по городу начался шум, стук экипажей и гул народный…

– Что такое?

Православные из храмов Божьих по домам уж идут! И среди ночи, но уже с бледной зарей на востоке, все встречные прохожие обнимаются и целуются троекратно, – и на площади, и у подъезда дворца, и в самом дворце! Все, из-за дела и работы во дворце не попавшие в храм, жалеют, что не могли перекрестить лба в великий день, и вдруг, заслышав шум на улице, начинают тоже по всем коридорам и горницам целоваться. И всякий лезет, и друг к другу, и враг к врагу, и мальчуган к старику, и хворая бабушка к усатому солдату. Все равно сходятся, обнимаются, целуются… И слышится и старая, и новая, и вечная весть:

– Христос воскресе!

Стоит у окна кабинета государя принц Жорж и дивится! Смотрит он в лорнет на улицу и охает, даже головой качает. Слыхал он про это и ожидал, а все-таки ьberaus wunderlich и даже sehr dumm[47] выходит.

Вот идет какой-то сизый тулуп и тащит что-то тяжелое, повстречал бабу, кладет тяжелую ношу на землю… и целуются.

– О! – восклицает принц Жорж и улыбается.