Петербургское действо. Том 1

– Вторая просьба, графиня, – позволить поговорить с вами наедине о своем тайном деле, важном деле, от которого зависит моя жизнь, – заговорил Орлов серьезно и с чувством. – Посторонние слушатели и огласка усугубят мое положение. А оно, графиня, ей-богу, достаточно ужасно и безнадежно.

Маргарита молчала, смутилась и замялась, не зная, что отвечать.

– Лотхен мне… скорее моя подруга, чем горничная. У меня нет от нее тайн, а советами ее я постоянно люблю пользоваться. Судите сами…

Орлов быстро глянул на Лотхен, но не успел смерить ее с головы до пят и осудить. Было очевидно, что он не остался доволен иметь слушателем и свидетелем смазливую фигурку с таким хотя миленьким, но назойливо веселым лицом.

– Если вы не можете исполнить этой простой… совершенно ведь простой, незначащей просьбы, графиня… тогда я не могу произнести ни слова более и мне остается только откланяться, – решился сказать Орлов. – А дело, с которым я приехал… Моя жизнь и жизнь близких мне лиц, той же Апраксиной, с которой вы дружны… Пусть все это пропадает, идет прахом из-за женской прихоти… До свидания… И извините…

Выговорив все это с волнением, но все-таки негромко, Орлов наклонился, как бы собираясь выйти.

Маргарита уже давно взвесила все и не боялась более этого буяна. Вдобавок он ловко ей напомнил в нужную минуту, что он друг (она знала сама, что он даже более, чем друг) ее собственной приятельницы, такой же почти львицы и красавицы, как и она.

– Лотхен!.. Вели готовить завтрак! – вымолвила тихо графиня по-немецки, не желая своей любимице давать простое приказание выйти вон.

Лотхен, все усмехаясь, легко повернулась на носках своих башмаков и охотно выпорхнула вон, зная, что через полчаса ей все будет известно от самой барыни.

Едва только немка исчезла из гостиной, бойко, как-то франтовски махнув в дверях своей пестрой юбочкой, Орлов сделал три шага к графине, сократив огромное расстояние, разделявшее их до тех пор. Взглянув на хозяйку дома, он, однако, снова остановился и понял, что его не посадят. И он все-таки еще оставался в таком отдалении, при котором говорить было почти неудобно.

«Горда, как все выскочки!» – невольно подумалось ему, когда он взглянул теперь на красавицу хозяйку.

Дело в том, что Маргарита, оставшись наедине с офицером, почти незаметно, едва ощутимым движением бюста и головы, повернулась к окну и стала вполоборота к гостю. Теперь ни одна черта не двигалась, не жила на ее строго холодном лице с опущенными вдобавок глазами. Это светленькое лицо, оттененное теперь длинными прелестными ресницами, стало безжизненно гордо, почти высокомерно.

А между тем Орлов не догадался, что эта поза и это лицо были для светской женщины не высокомерием, а единственным ее оружием для самозащиты. Мог ли красавец и удалец, «бабий угодник», по прозвищу брата Алехана, – мог ли он думать, что эта красавица иностранка, полурусская графиня Скабронская, в эту минуту все-таки слегка боится его?.. Боится, что для него, трактирного буяна, равны и она и Котцау?! Равны двадцатилетняя красавица графиня и пузатый, от пива и картофеля разбухший ротмейстер.

– Я вас слушаю… – вымолвила тихо Маргарита, не поднимая глаз. Попробовав мушку на щеке, она приблизила к глазам правую руку и стала разглядывать свои тонкие пальцы, щелкая ноготком об ноготок.

Орлов тотчас вкратце рассказал всю свою историю, уже давно известную Маргарите, начав, конечно, не с драки в «Красном кабачке», а только с последствий дерзости немца и буйной шутки с ним. Он кончил просьбой спасти его и брата, избавив от ареста и ссылки, и обратить гнев государя на милость.

Маргарита в то же мгновение вдруг подняла на гостя-просителя такие искренне удивленные глаза, что Орлов невольно опешил и смутился. Явилась мысль:

«Неужели не может? Неужели все враки?»

Несколько мгновений глядела на него красавица, и понемногу румянец набегал на ее щеки. И скоро лицо уже горело огнем.

– Это дерзость! – воскликнула она тихо. – Вам кто-нибудь сказал… Это… право… На основании толков, слухов, пустых сплетен! И вы решились… Это… право!.. недостойно…

Маргарита смутилась и, вся уже пунцовая от смущения и гнева, как-то выпрямилась и показалась Орлову выросшей вдруг на полголовы.

Ни разу еще в жизни не случалось ему видеть такого мгновенного преображения в женщине, и вдобавок в такой красивой женщине. Он невольно любовался на нее и вместе с тем недоумевал и ждал…

– Кто вас послал? Кто сказал идти ко мне, а не… не к другому кому-нибудь?

– Этого я сказать не могу, графиня.

– Почему? – изумилась она.

– Не могу. Я обещал, дал слово…

– Но ведь мне… мне же самой вы скажете, даже должны сказать, от кого вы являетесь.

– Не могу. Именно вам-то я и обещал не называть имени того, кто мне вас указал как всевластную при дворе женщину.

– При дворе?! При дворе, говорите вы?

– Ну да. При Воронцовой или при Гудовиче. При этих фаворитах… Я говорю прямо, без всякой опаски, мне не до того!

– Вам сказали, что я могу просить их или даже государя… И все будет по моему желанию исполнено. Все!.. Когда никто ничего еще не мог сделать?!