Петербургское действо. Том 2

– Помните одно… Осторожнее! – заговорил он снова. – Нам нужна гвардия – это ваше дело! Нам нужны сенаторы, хотя бы десятка два, но самых дельных – и это мое дело… Нам нужно духовенство, синод… Ну, об этом уже, верно, постарался Сеченов и еще постарается сам Петр Федорович!.. Простите покуда… Заходи, тезка, завтра ввечеру на пару слов, – обратился Теплов к Григорию Орлову. – На парочку, братец, самых важных слов, которых всем вам незачем и знать!!

– Ладно. Буду! – отвечал Григорий, весело улыбаясь.

– Только эту парочку слов не я скажу тебе! Я с тебя потребую признания, – сказал Теплов. – Не ради бабьего любопытства, а ради дела. Коли ты подтвердишь мою о тебе догадку, то дело пойдет у нас совсем как по маслу.

В эту минуту в передней раздался удар хлопнутой двери, быстрые шаги, и затем обе половинки дверей в гостиную тоже распахнулись с громом, так что ключ, выскочив из замка, зазвенел по полу.

На пороге появился Алексей Орлов с оживленным лицом и, слегка задохнувшись, крикнул:

– Скорее… Идите! Все!

Офицеры повскакали с мест и бросились к нему.

– Что такое? Что? – был общий вопрос.

– Скорее, говорят, идите. Такое… Такое увидите, чего отроду не видали.

– Да что?

– Слышите – барабан… Рота измайловцев! С караула идет. А кто впереди? А?! За простого капрала шагает. Кто?!

– Ну! Ну!

– Граф-гетман! Сам ваш Кирилл Григорьевич! – обратился Алексей к изумленному Теплову.

Все офицеры бросились врассыпную по горнице хватать свои шляпы, кивера и шпаги.

– Да врет он все… Чего вы его слушаете! – крикнул Пассек. – Балуется!

– Ей-богу же! Ей-богу.

– Полно блажить, Алеша! Тут тебе поручили важное дело, а ты…

– Стану я тебе, чучело, даром божиться да грешить! – крикнул Алексей решительно.

– Да не может статься. Гетман при мне в маскараде был обласкан государем, – сказал Теплов, – а это же ведь хуже плюхи…

– Идите, говорят вам! Жалеть после будете! – крикнул Алексей и побежал вниз.

Офицеры бросились за ним. Теплов последовал тоже.

Между тем барабанный бой приближался, и на глаза высыпавшей на улицу молодежи из-за угла Адмиралтейского проспекта показалась рота Измайловского полка. Впереди двигалась, шагая в такт барабанного боя, в блестящем на солнце мундире, во всех орденах и Андреевской ленте, высокая, всем знакомая фигура графа-гетмана.

Густые брови его слегка сдвинулись, глаза были опущены в землю, и лицо немного бледно.

Он, очевидно, замечал останавливающийся по бокам народ, столпившуюся кучку офицеров, изумленно и молчаливо взиравших на него, но, медленно и гордо шагая перед ротой среди улицы, поравнялся и прошел, не подняв глаз, опущенных в землю. На лицах солдат, равномерно шагавших за гетманом, было заметно что-то особенное, необыденное. Они будто не знали, как им смотреть на прохожих: переглядываться и смеяться чудной оказии или смотреть тоже исподлобья, как гетман.

Рота завернула и скрылась за углом Большой Морской, за ней в нескольких шагах следовала большая красивая берлина, голубая с позолотой, с золотым гербом графов Разумовских на темно-синем бархатном чехле козел. Длинный цуг красивых и выхоленных коней, по два в ряд, выступал лихо, горячась и играя нетерпеливо.

Глаза и лицо старика кучера, когда-то подаренного гетману покойной императрицей, говорили толпе с козел то, чего не могли сказать опущенные глаза его барина. Злоба и остервенение были в них! Пустая берлина, качаясь тихо на ремнях, шагом, будто на похоронах, тихо завернула за угол.

Между тем прохожие по всему пути останавливались и, обернувшись, глазели, разиня рты. Питерцы любили гетмана, и теперь имя Кирилла Григорьевича было на всех устах, и всякий обращался к соседу или вслух сам к себе с вопросом:

– Что за притча?.. Гетман роту ведет?

– Что ж это такое! – вымолвил, наконец, и Григорий Орлов в кучке офицеров.

В эту минуту показался на площади верхом Перфильев и крупной рысью ехал в Морскую.

– Стой! Стой! Степан Васильевич! – закричала вся кучка офицеров, бросаясь к нему навстречу.

Он круто остановил лошадь. Офицеры, а за ними и народ окружили его.

– Что такое? Объясни, братец, виденное сейчас позорище, – сказал Григорий Орлов. – Гетман провел роту измайловцев, и сам пешком!

– Государь приказал… Завтра будет указ всем высшим чинам гвардии, даже фельдмаршалам, быть в строю и бывать на всех экзерцициях и во всех караулах. Всем – от последнего сержанта до генерала.

– Что-о?! – воскликнули все враз.

– Да. Еду вот к Никите Юрьевичу с указом лично привести сейчас на плац преображенцев.

– Старого филина – поделом. А гетмана жаль, – сказал Ласунский.

– Трубецкого? Разумеется, не жаль!

– Да он с тех пор, что генерал-прокурором, шпаги в руки не брал! – воскликнул кто-то.

– Вспомнит небось, как под ружье поставят! – воскликнул, смеясь, Перфильев.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – захохотал Алексей Орлов. – Фельдмаршалов да генерал-прокуроров будут скоро на вести ставить!

– Разумеется, коли укажут! – сказал сухо Перфильев, отъезжая от молодежи.

В кучке офицеров наступило гробовое молчание… Некоторые переглядывались.

– А видели лицо гетмана? Белее скатерти! – тихо сказал Пассек.