Петербургское действо

Квасовъ оглянулся на весь манежъ почти дикими, кровью налившимися глазами, но не отступилъ, а лѣзъ еще яростнѣе и Котцау уже, ради удобства фехтованія, приходилось отступать. Послѣ нѣсколькихъ вольтовъ и насъ государь что-то такое крикнулъ по-нѣмецки. Котцау, не принимая эспадрона, обернулся на голосъ государя, но въ ту же секунду неискуссный, но довольно сильный ударъ Акима Акимыча, хотя и плашмя, оглушилъ нѣмца по головѣ. Лейбъ-компанецъ не честно воспользовался минутой разсѣянности!!..

Котцау не ахнулъ отъ боли, но видимо взбѣсился страшно и рѣшился примѣрно поквитаться съ матерымъ лейбъ-компанцемъ, чтобы проучить его. Но, вѣроятно, пруссакъ или слишкомъ разсвирѣпѣлъ, или слишкомъ на себя понадѣялся, и черезъ минуту, желая непремѣнно и поскорѣе снова хлопнуть лейбъ-компанца въ третій разъ по тѣмъ же мѣстамъ, но только гораздо сильнѣе… онъ вдругъ совершенно раскрылся… Ударъ его дѣйствительно попалъ по мѣсту назначенія, но въ то же мгновеніе Квасовъ, собравъ свои послѣднія силы, со всего маху такъ треснулъ фехтмейстера по головѣ, что Котцау вскрикнулъ и, отступивъ, схватилъ себя за голову.

Государь быстро всталъ съ мѣста, вся свита послѣдовала за нимъ и всѣ приблизились въ поединщикамъ.

— Это не по правиламъ! воскликнулъ государь, обращаясь къ лейбъ-компанцу. — Такъ не фехтуютъ, такъ мужики дубинами дерутся!

— Ваше величество! воскликнулъ Квасовъ громко и съ сверкающими по-прежнему глазами. — Виноватъ! Но, стало быть, на войнѣ, если я нѣмца убью этимъ способомъ, то меня не похвалятъ и не наградятъ мой командиры, а накажутъ за то, что я побѣдилъ, а не поддался врагу.

— Во-первыхъ, съ нѣмцами за все мое царствованіе русскому офицеру воевать не придется, — многозначительно произнесъ государь, — а второе, на войнѣ совсѣмъ другое дѣло! A здѣсь это только наука, искусство, а у искусства есть правила.

— Зачѣмъ же правила сіи нужны, ваше величество, если офицеру на войнѣ они не пригодны?

— Котцау сейчасъ могъ тебя убить сто разъ, однако только посѣкъ! воскликнулъ государь и хотѣлъ что-то еще сказать, но запнулся.

Жоржъ что-то такое бормоталъ около него по-нѣмецки, какъ будто успокоивая…

Гольцъ былъ уже около Котцау и спрашивалъ, какъ онъ себя чувствуетъ. Фехтмейстеръ, улыбаясь, старался казаться спокойнымъ и вымолвилъ по-нѣмецки, презрительно мотнувъ головой на лейбъ-компанца, происхожденіе котораго давно зналъ онъ:

— Онъ вѣрно смолоду привыкъ дубиной драться, а не шпагой. Впрочемъ, я самъ виноватъ.

Вѣроятно, подъ вліяніемъ тѣхъ словъ, которыя прошепталъ принцъ Жоржъ, государь повернулся ко всѣмъ спиной, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, потомъ снова обернулся къ офицерамъ и произнесъ:

— Ну, учитесь. Надѣюсь, что черезъ нѣсколько времени всѣ будутъ умѣть.

Государь со свитой направился къ дверямъ манежа. Вкругъ Квасова и Котцау оставались только одни офицеры. Квасовъ, все еще слегка взволнованный, но довольный, обратился къ Пассеку, говорившему по-нѣмецки, и вымолвилъ:

— Скажите ему, Петръ Богдановичъ, что я у него прощенія прошу, что ударилъ его по больному мѣсту. Виноватъ, совсѣмъ объ этомъ забылъ!

— Какое больное мѣсто? отозвался Пассекъ.

Видя на лицахъ ближайшихъ офицеровъ, что они тоже не понимаютъ его словъ, Квасовъ прибавилъ:

— A по тому мѣсту, гдѣ голубушка Орловская кострюлька сидѣла.

Разумѣется, смѣхъ пошелъ въ толпѣ офицеровъ, и перевести словъ, конечно, никто не взялся, тѣмъ болѣе, что Котцау уже двинулся одѣваться и уѣзжать.

На этотъ разъ съ десятокъ гвардейцевъ разныхъ чиновъ, отъ бригадира до сержанта, вернувшись домой, или отправившись въ гости, волновались до ночи.

На другой же день по странной случайности, если только это была случайность, братья Орловы побывали въ гостяхъ и у Бибикова, и у Талызина, и у Пушкина, и у всѣхъ тѣхъ, которымъ не повезло наканунѣ. И черезъ нѣсколько дней эти офицеры уже особенно подружились съ Орловыми, стали часто бывать у нихъ, очевидно примкнувъ къ ихъ кружку.

Алексѣй Орловъ явился въ вечеру и у героя дня, матераго Акима Акимыча, у котораго прежде никогда не бывалъ, хотя былъ въ одномъ полку.

— Молодца, Акимъ Акимычъ! воскликнулъ онъ, входя въ маленькую квартиру Квасова. — Нарочно пришелъ поздравить и поблагодарить, какъ ловко отпотчивали вы бранденбуржца. Сказываетъ государь: не по правиламъ. Можетъ быть, не по-нѣмецки, а по-россійски. Можетъ быть, не искуссно, не умно, да здорово.

И Алексѣй Орловъ, хотя не любилъ Квасова, но ласково и любезно старался польстить лейбъ-компанцу. Но Акимъ Акимычъ мрачно бурчалъ на всѣ его любезности, косо взглядывалъ на него и только объяснилъ:

— Какъ съумѣлъ. A тамъ коли не по правиламъ, такъ вѣдь я въ фехтѣмастеры и не лѣзу! Я просто офицеръ россійскій, да еще изъ мужиковъ. Чѣмъ богаты, тѣмъ и рады… по-нѣмцевымъ башкамъ щолкать.

— Во истину такъ! весело и искренно расхохотался шуткѣ Орловъ. — Чѣмъ можемъ, тѣмъ и рады… только бы по нимъ!..

Не смотря на недовольный, почти невѣжливый и мрачный пріемъ Квасова, Орловъ рѣшился закончить бесѣду тѣми словами, ради которыхъ пришелъ: