Петербургское действо

И государь повернулъ икону оборотной стороной вверхъ. Сеня глядѣлъ во всѣ глаза и ничего не понималъ.

— Ну, что это? желѣзо, что-ль?

— Какъ можно… усмѣхнулся Сеня во весь ротъ.

— Что же это?

— Сосна, аль липа… Липа должно…

— Доска, стало-быть? допрашивалъ государь.

— Гдѣ-же! разсмѣялся ужь Сеня, предполагая шутку. — Какъ можно! Доски нешто таки бываютъ. Въ доскѣ, стало быть, тапери мало-мало аршинъ, а то доска хотя бы вершковка въ девять аршинъ бываетъ, заговорилъ въ Сенѣ мастеръ-плотникъ. — Бываютъ, вѣстимо, доски трехъ-вершковки или къ примѣру дерева, для строительства… что по три рубля берутъ, ей-Богу… Вотъ тутъ же на Выборгской въ лѣсномъ дворѣ есть…

Но государь прервалъ краснорѣчіе плотника.

— Если это дерево и доска, такъ нешто можно на колѣнки становиться передъ ней и молиться, какъ Богу? Понялъ?

Сеня смотрѣлъ во всѣ глаза и не понималъ. Его мысль шла правильно на лѣсной дворъ и на цѣны досокъ, а государева мысль вернула совсѣмъ куда-то не туда…

— Молиться надо Господу Богу и святой Маріи и Христу Іисусу. A доскамъ нельзя молиться! Понялъ?

Сеня все смотрѣлъ во всѣ глаза и все ничего не понималъ.

— Если это дерево, то и доска. И какія краски ни намалюй на ней, чего ни напиши, все-таки будетъ доска. Понялъ?

Сеня смотрѣлъ, не сморгнувъ, а не понималъ ни слова.

Государь двинулся и хотѣлъ снова положить икону, которую держалъ, въ кучу разсыпавшихся по полу, но принцъ, слѣдившій за нимъ уже давно, взялъ, почти подхватилъ икону и передалъ ее ближайшему, адьютанту Перфильеву. Сѣченовъ тотчасъ двинулся къ адьютанту, принялъ икону въ лѣвую руку, потомъ, перекрестясь три раза, приложился къ ней и поднялъ глаза на государя. Петръ Ѳедоровичъ стоялъ, не двигаясь и слегка раскрывъ ротъ. Еще мгновеніе и всѣ ожидали взрыва гнѣва, при которомъ государь, обыкновенно, не стѣснялся въ выраженіяхъ.

— Буду отнынѣ беречь ликъ просвѣтителя земли россійской, какъ воспоминаніе объ нынѣшнемъ посѣщеніи вашего величества, проговорилъ Сѣченовъ. — Передамъ ее сыну и внуку, и заповѣдую имъ беречь, какъ святое и чтимое наслѣдіе изъ рода въ родъ.

Государь ничего не отвѣчалъ, только кивнулъ головой, повернулся, и всѣ двинулись за нимъ на паперть.

Только одинъ Фленсбургь, все слышавшій, видѣвшій и все понимавшій, взглянулъ прямо упорнымъ взглядомъ въ лице первенствующаго члена синода.

Сѣченовъ такимъ же упорнымъ взглядомъ встрѣтилъ глаза принцева любимца.

«Хитеръ ты, кутейникъ, да и дерзокъ», думалъ Фленсбургъ, говорили глаза его и улыбка.

Глаза и улыбка Сѣченова говорили тоже… о его полномъ равнодушіи, если не презрѣніи и къ этому адьютантику изъ иноземцевъ, и ко всѣмъ остальнымъ, ему подобнымъ.

Черезъ дня три во многихъ домахъ и ротныхъ дворахъ толковалось о томъ, какъ государь оттаскалъ за бороду преосвященнаго въ церкви Сампсонія и велѣлъ всѣ образа при себѣ на полъ скинуть. Слухъ этотъ распространился по городу изъ квартиры братьевъ Орловыхъ.

XVIII

Въ тотъ же вечеръ Сѣченовъ, не боявшійся бывать у императрицы, какъ многіе другіе, и надѣявшійся, что его духовный санъ упасетъ его отъ всякой бѣды, пріѣхалъ къ ней съ новостью и засталъ у нея цалмейстера Орлова.

Государыня сидѣла съ нимъ у камина и была видимо взволнована. Замѣтя, что архипастырь хочетъ что-то разсказать ей и стѣсняется присутствіемъ незнакомаго офицера, государыня вымолвила, улыбаясь:

— Можете говорить все при г. Орловѣ.

Передавъ съ волненіемъ все, случившееся въ церкви и все, слышанное отъ государя по поводу новыхъ перемѣнъ, Сѣченовъ спросилъ мнѣнія государыни. Она почти не повѣрила новости и стала успокоивать архипастыря.

— Это невозможно и онъ никогда не рѣшится. Поговоритъ и броситъ…

Сѣченовъ, передавъ подробности посѣщенія государя и нѣсколько успокоенный государыней, внимательно приглядѣлся и замѣтилъ, что онъ какъ будто прервалъ горячую бесѣду и отчасти стѣсняетъ своимъ присутствіемъ. Онъ тотчасъ же поднялся и уѣхалъ.

Дѣйствительно, государыня была взволнована бесѣдой въ Орловымъ, котораго видала теперь чаще. На этотъ разъ онъ пріѣхалъ прямо спросить, позволяетъ ли она его кружку положить за нее головы, сдѣлать попытку…

— И такъ, что же? вымолвилъ Орловъ, когда Сѣченовъ уѣхалъ.

— Не хочу ничего! Не хочу, чтобъ изъ-за меня даромъ люди гибли. Пусть будетъ со мной — чему судьба велитъ. A что?! Одному Богу извѣстно, выговорила она. — Слава Богу, если келья въ Дѣвичьемъ монастырѣ. Но за то напрасныхъ жертвъ не будетъ!

— Нѣтъ, государыня… Этому мы не дадимъ совершиться… Это и будетъ намъ сигналомъ. Мы тотчасъ…

— Вы!.. Кто вы?! Дюжина молодцовъ, преданныхъ мнѣ, конечно, всѣмъ сердцемъ… Я знаю это! Но что-жъ вы можете?

— Цѣлая половина перваго полка гвардіи, государыня, да почти цѣлый другой полкъ… Это не дюжина офицеровъ. Братъ Алексѣй отвѣчаетъ за три роты преображенцевъ, а Ѳеодоръ за всѣхъ измайловцевъ.

— Положимъ. Но что два полка предъ цѣлой гвардіей предъ цѣлой имперіей? Что вы можете сдѣлать?

— Лейбъ-компанія, горячо произнесъ Орловъ, — была малочисленнѣе насъ… Только одна рота гренадеръ!