Петербургское действо

— Встань, ты не виноватъ ни въ чемъ, встань. Коли хотѣлъ поглядѣть, такъ гляди…

Сеня всталъ на ноги и, сладко ухмыляясь, даже облизываясь, сталъ во всѣ глаза глядѣть на подошедшаго къ нему на подачу руки царя-батюшку. Наконецъ, быть можетъ, отъ избытка чувства, онъ положилъ щеку на ладонь руки, склонилъ голову набокъ, и будто слезы показались у него на лицѣ.

— Батюшка ты нашъ, прошамкалъ Сеня. — Отецъ родной, кормилецъ! Теперь всю жизнь не забуду…

И Сеня снова повалился въ ноги.

Государь отошелъ, улыбнулся, но обернувшись къ Сѣченову, вымолвилъ:

— Я не знаю, право, зачѣмъ это? Что это такое, всѣ эти полочки? Во всѣхъ церквахъ выставки разныхъ иконъ, точно на ярмаркѣ товаръ. И одна другой хуже; на иной такъ нарисовано, что даже человѣческаго подобія нѣтъ, а подписываются имена самыхъ высокоуважаемыхъ и почтенныхъ святыхъ.

Сѣченовъ поднялъ глаза на Петра Ѳедоровича и молчалъ, но видимо было, что послѣднія слова удивили его.

— Это надо прекратить, вдругъ быстрѣе заговорилъ Петръ Ѳедоровичъ, какъ бы одушевляясь. — Да, да, я объ этомъ давно думалъ. Да, многое надо перемѣнить. Что это такое? Посмотрите!

И государь обернулся ко всей свитѣ.

— Посмотрите. Сотни всякихъ досокъ, глупо размазанныхъ и расписанныхъ. Это идолопоклонство! Ну, пускай большой образъ Іисуса, большой образъ святой Маріи, т. е. матери Бога или какъ вы говорите… Какъ вы говорите? поднялъ голову Петръ Ѳедоровичъ. — Да, Богородица. Ну, пускай. A это все… Это идолопоклонство!..

Государь ждалъ отвѣта, но всѣ молчали.

— Я васъ прошу, повернулся онъ снова лицемъ къ Сѣченову, — быть у меня завтра и переговорить о многихъ важныхъ вопросахъ, которые синодъ долженъ разрѣшить. Надо многое перемѣнить. A иконы я теперь прошу васъ приказать вынести изъ всѣхъ церквей. По всѣмъ церквамъ собрать все и дѣвать куда-нибудь. Ну, раздать жителямъ столицы. Вотъ какъ съ площади все раздавали. Въ подарокъ отъ меня. И въ церквахъ будетъ просторнѣе и приличнѣе… Слышите! A завтра будьте у меня…

Сѣченовъ низко поклонился.

— Я давно собирался, продолжалъ государь, на половину обращаясь къ свитѣ,- предложить многое на обсужденіе. Пускай синодъ рѣшитъ… Мнѣ кажется, что это платье, всѣ эти длинныя рясы и разное все это… въ одеждѣ ужасно некрасиво. Посмотрите на протестантскихъ пасторовъ, или на католическихъ аббатовъ, вотъ ихъ платье приличное и даже красивое. A это? Это вѣдь бабье платье, юбки какія-то. И рукава-то дамскія. A ужь шапки ваши, обратился государь къ нѣкоторымъ духовнымъ. — Ваши зимнія шапки! Съ какимъ-то куполомъ, да съ мохнатымъ мѣхомъ кругомъ, да съ этими длинными языками на ушахъ… Я ихъ видѣть безъ смѣха не могу.

И государь разсмѣялся.

— Когда я пріѣхалъ въ Россію и увидалъ въ первый разъ русскаго попа — я испугался! Положимъ, я былъ почти ребенокъ… Но право и теперь вѣдь иной иностранецъ, еслибъ нечаянно встрѣтилъ нашего батюшку гдѣ-нибудь въ лѣсу, такъ тоже убѣжалъ бы безъ оглядки, принявъ за медвѣдя или за лѣшаго. Да это еще не все, говорилъ государь при мертвомъ молчаніи всѣхъ окружающихъ. — Я удивляюсь, какъ дѣдъ мой, Великій Петръ, не тронулъ васъ, когда приказалъ дворянамъ брить бороды. Онъ просто забылъ! Я въ этомъ увѣренъ! Ну, да я теперь поставлю себѣ особой честью исправить ошибку моего великаго дѣда.

И вдругъ государь ласково пододвинулся къ Сѣченову, и глядя въ его лицо съ великолѣпной расчесанной бородой, вымолвилъ добродушно:

— Посмотрите. И вы, если вамъ вотъ это сбрить, — взялъ онъ двумя пальцами одинъ волосъ сѣдой бороды архипастыря, — вы вдвое красивѣе и моложавѣе будете, просто юноша, красавецъ… Борода вѣдь ужасно старитъ всякое лицо…

И государь двинулся вдругъ къ выходу, забывъ проститься.

Проходя по тому же мѣсту, гдѣ разсыпалось по полу до сотни разныхъ иконъ, Петръ Ѳедоровичъ слегка споткнулся на большую икону, которая лежала на полу. Онъ пріостановился, поднялъ ее съ пола и сталъ разглядывать. Это былъ образъ равноапостольнаго князя Владиміра, сдѣланный крайне плохо.

Государь сталъ показывать его всѣмъ, между прочимъ Гольцу.

— Посмотрите, на что это похоже! Видано ли подобное въ церквахъ у насъ, т. е. въ Германіи?

Гольцъ, какъ хитрый дипломатъ, глядѣлъ на образъ, безобразно и уродливо нарисованный, но не говорилъ ничего, не соглашался и не противорѣчилъ.

Государь поглядывалъ на всѣхъ самодовольно и вопросительно; глаза его нечаянно упали на фигуру Сени.

— Ты, поди сюда. Ну, или, не бойся. Подойди.

Сеня охотно и довольно смѣло приблизился.

— Смотри! Какъ тебя зовутъ?

— Сеня, ваше величество.

— Сѣно?.. Что за вздоръ!..

— Сеня… Семенъ что-ль…

— Такъ Семенъ, а не сѣно… Ну ты… Гляди вотъ. Что это такое?

Сеня не понялъ вопроса, хотя глядѣлъ на икону.

— Что я въ рукѣ держу? Вотъ это, какъ это зовется?

— Образъ-то что-ль? смущаясь, спросилъ Сеня.

— Хорошо… Что-жъ это святая вещь?

— A то какъ-же? ухмыльнулся Сеня. — Это, стало быть, святой угодникъ Божій…

— Намалеванъ? Ну хорошо. Это угодникъ. Святой и равноапостольный князь Владиміръ. Такъ у головы его написано. Хотя бы слѣдовало надпись тоже внизу дѣлать! улыбался Петръ Ѳедоровичъ. — Ну хорошо. Ну, а это что такое?