Петля

— Ну хорошо, пап, мы пойдем, развлечемся… — защебетала Карина. Она вся светилась от счастья, с ее лица не сходила улыбка, мне казалось, я никогда не видел дочь настолько веселой и радостной. Когда засияли все эти гирлянды, она смотрела на них, не мигая, словно боялась дышать, чтобы все это каким-то миражом не оказалось., Ну а я вдруг почувствовал, что ради таких моментов и стоит жить. Чтобы видеть этот восторг в глазах близких, дарить им такие вот неповторимые моменты, и словно музыка для ушей ее "Папочка, боже мой, спасибо"

— Настя, благодарю еще раз за поздравление и подарок… Откуда ты только узнала? — Карина подмигнула и хитро прищурила глаза.

— Не за что, дорогая, — Настя слегка кивнула, сдержанно улыбаясь и прислонившись головой к моему плечу. — Ну, за все это время я уже успела изучить твои вкусы…

Лекса сжала губы в тонкую линию, и я заметил, как напряглись ее скулы. Дочь взяла ее за локоть и, еще раз поблагодарив меня и Настю за чудесный праздник, повела в сторону зала.

— Лекса-а-а, пойдем, я познакомлю тебя со всеми… Ой-й-й, они сейчас просто упадут…

Настя, дождавшись, пока девушки исчезнут из нашего поля зрения, прижалась ко мне сильнее и, проводя ногтем по ткани моей рубашки, цепляя одну из пуговиц, шепнула:

— Ты впервые обнимаешь меня на людях… На тебя это не похоже, но мне чертовски нравится… Думаю, в этом огромном доме найдется место, где нам никто не помешает…

ГЛАВА 13. Лекса

Я согласилась не потому что испугалась его угроз. Я бы пошла до самого конца и не сделала бы то, что он хочет, даже под дулом пистолета. Наверное, это война стала для меня какой-то отдушиной. Каким-то своеобразным диким развлечением. Я упрямилась до последнего, пока не услышала разговор слуг. Они говорили о дочери Андрея. О Карине.

Мне показалось, что они говорят обо мне, даже внутри все сжалось, заболело, заныло. Одинокая маленькая девочка в мире взрослых и жестоких мужчин, в мире игр без правил. Ее любят, холят и лелеют, но она все равно всегда одна. У нее мало радостей в этой жизни. Многие сказали бы, что это от переизбытка роскоши и вседозволенности, но нет… именно тогда, когда у тебя есть все, ты начинаешь понимать, ЧТО на самом деле имеет самую наивысшую ценность — это внимание тех, кого мы любим. Радостей становится все меньше, ничего не удивляет, ничего не доставляет удовольствия. Я вдруг поняла, что хочу для нее спеть. Не для него. Не потому что он угрожал, давил и пытался мною манипулировать, а потому что эта девочка была моей фанаткой, и для нее это было одним из самых ценных подарков. Когда мы познакомились я в очередной раз подумала, что, да, мы с ней невероятно похожи. Словно мое собственное отражение, только чуть младше.

Мне почему-то казалось, что если я сдамся, то перестану быть самой собой. Стану кем-то вроде его женщин, которые заглядывают ему в глаза с обожанием. Как эта Настя, повисшая на его руке и демонстративно показывающая, что он ее трахает. Наверное, это был тот самый щелчок, когда игра выходит на иной уровень, потому что уже может причинить тебе боль. Я всегда была собственницей. Бешеной, неадекватной собственницей ко всему, что считала своим или хотела сделать своим. Я была из тех детей, которым нельзя иметь братьев или сестер, потому что я не стала бы делить с ними ничего. Особенно внимание отца и Саида, который был мне иногда ближе чем папа и возился со мной с самого детства. Я ревновала своих домашних животных к прислуге, если они ластились и терлись об их руки. Я ревновала свою няньку к другим детям в семье и делала пакости тем и другим. Когда отец понял, почему вдруг у няньки изрезаны ножницами все платья и тапки, а у племянницы в волосах налипла жвачка, он долго смеялся, но няньку вернул мне, а племянницу отправил обратно к сестре и больше не приглашал к нам надолго. Да, я была дьяволом с хвостиками и в юбке.

Но еще никогда в своей жизни я не ревновала мужчину. Это был первый раз. Болезненный, яркий, сногсшибающий первый раз, когда мне захотелось вцепиться этой чопорной, скучной сучке Анастасии в копну ее волос и хорошенько оттаскать за них, потому что смотрит на меня с пренебрежением, как на подростка, а на него с этим раболепным обожанием… Но больше всего меня выбесило осознание, что она ему подходит. Вот эта уравновешенная, холодноватая женщина, напоминающая покойную жену Воронова. И я почувствовала себя какой-то не такой. Какой-то жалкой, недостойной, мерзкой. Не того уровня, что ли. Это осознание даже не как пощечина, а как подзатыльник.