Петля

«Есть ли у меня сочувствие по поводу гибели восьмидесяти штатных сотрудников Министерства обороны поехавшей головой недоимперии, устроившей в соседней братской когда-то стране Сталинград и Курскую дугу с тысячами погибших и летевших теперь в Сирию петь и плясать перед лётчиками для поднятия боевого духа, чтоб им более лучше бомбилось, а также девяти сотрудников агентств массовой пропаганды – причём самых передовых из них, “Первого канала“ и “Звёзды“ – клепавших сюжеты про фашизм, хунту, распятие детей, тысячами вербовавших людей на войну как в Украину, так и в ту же самую Сирию, оправдывающих посадки моих друзей, врущих про то, что моего товарища не пытают в Сегежской колонии, призывавших к расправам со мной и моими друзьями, выливших тонны дерьма на близких мне людей и не раз поставивших их жизнь под угрозу, раскрутивших антимигрантские, антигрузинские, антиукраинские, антилиберальные, педофильские и прочие кампании, приведшие к убийствам инакомыслящих и инакородных уже в мирных российских городах – сотнями, если не тысячами – и в первых рядах строивших новую оруэлловщину, диктатуру и ГУЛАГ…

Риторический вопрос.

Нет. У меня нет ни сочувствия, ни жалости. Я не выражаю соболезнования родным и близким. Как не выражал никто из них. Продолжая петь и плясать в поддержку власти или всё так же поливать дерьмом с экранов телевизоров и после смерти. Чувство у меня только одно – плевать. Не я противопоставил себя этому государству и его обслуге. Это государство и его обслуга противопоставили меня себе. Оно назначило меня врагом и национал-предателем. Так что – совершенно плевать.

Хотя, впрочем, ни злорадства, ни радости нет тоже.

У меня в голове лишь одна исключительно рациональная мысль – в зомбоящике живой силы, раскручивавшей механизм посадок и убийств моих друзей и коллег, стало на девять единиц меньше.

No regrets. They don’t work».

Умер юморист Михаил Задорнов, и Антон откликнулся:

«Печальные глаза долу, “о мёртвых хорошо“, соболезнования, христианское всепрощение.

Да фиг там.

Чувак внёс не самый последний вклад в дебилизацию, взращивание скреп, сортирного величия и шовинизма. К строительству говномёта руку он приложил неслабо.

Нет, я не ржу. Они не смешные. Я над ними, пидарасами, не смеюсь. Я их ненавижу.

Помер? Вот и отлично. Одним говном меньше.

Земля стекловатой».

Или вот… Режим, да что там – Россия тратит огромные деньги на вооружение, шлёт помощь сепаратистам, строит мост через Керченский пролив, чтоб надёжнее пристегнуть Крым к себе, а внутри страны всё гниёт, рассыпается, тухнет, горит. Пожар в развлекательном центре Кемерова. Это же знак, символ. И Антон отреагировал:

«Одни построили торговый центр без соблюдения противопожарных норм. Другие забили болт на сигнализацию. Третьи брали бабло и закрывали глаза на недочёты. Четвёртые наплевали на пожарные выходы. Пятые заперли детей в кинотеатре и ушли за покупками. Шестые сбежали и даже не попытались спасти. Седьмые, хороня своих сгоревших детей, дают подписки, покорно отдают телефоны и боятся называть свои имена.

Вот я не могу в принципе представить, чтобы меня можно было заставить замолчать в подобной ситуации.

Знаете, в чём дело? Дело в том, что Путин здесь совершенно ни при чём.

Это ваш великодуховный лишнехромосомный народ убил этих детей. А совсем не Путин.

Инфантилизм, идиотия и неспособность выстроить логические связки подавляющего большинства населения этой территории и убили этих детей».

И на следующий день:

«Дорогие мои либеральные соотечественники. Все, кто мне пишет сейчас слова укора. Призывает “опомниться”, говорит, что им за меня стыдно, и прочую высокоморальную херню.

Поймите, пожалуйста, одну простую вещь.

Если единственный способ заставить вашу имперскую вату задуматься о ценности человеческой жизни – это пожары и смерти, то – гори, гори ясно.

Если единственные моменты, когда ваши великодуховные соотечественники перестают лезть ко всем соседям по периметру со своими, сука, флагами, медведями, балалайками, танками и градами, это те моменты, когда они, воя и ломая ногти, хоронят своих близких, – то пусть у вас горит в каждом городе каждый божий день.

Если от убийств других людей ваших имперских имбецилов останавливают только собственные трагедии и если доходит только так, значит, пусть будет так…»

Подписчиков в «Фейсбуке» становилось всё больше, лайки давно перевалили за две тысячи, деньги на счета капали чаще и обильнее. Но больше стало и угроз. И однажды, в конце апреля восемнадцатого, к Антону пришли.

Он тогда уже довольно давно работал на одном бывшем крымском, а теперь киевском телеканале. Вёл передачу о происходящем в России… Пришли двое, под конец эфира, отвели в кабинет шеф-редактора.

Позже Антон пытался вспомнить, что чувствовал, когда шёл за крупным, широкогрудым мужчиной в пиджаке, плохо скрывавшем бугры мышц, а за спиной чувствовал близость такого же. Шёл как под конвоем…

Мелькнула мысль: сдают. Нашли выгодный вариант и сейчас отправят его, Антона, в Россию, а взамен получат кого-нибудь важного для себя оттуда. И стало обидно. Ну и страшно, конечно.