Петля

Жители посёлка Александровка в Челябинской области избили французскую писательницу и её друга. Причиной инцидента стали трудности перевода. Астрид Вендландт решила несколько месяцев провести на Урале на свежем воздухе, где прекрасные условия для занятий творчеством. Женщина начала общаться с местными людьми на ломаном русском языке. Одно высказывание иностранки было неправильно понято, последовала агрессивная реакция.

“Это ужас здесь был! Они появились подобно трём демонам, один был с кастетом. Я орала «помогите», но на помощь никто не пришёл. Я была с другом Жаном Филиппом, который так похож на Бельмондо. Мы все, европейцы, такие кривые, аморальные люди, источник разврата, неадекватные, они придумали такую историю, что я хотела туда геев возить. А вообще, у меня нет друзей-геев”.

Прекраснодушная идиотка поехала пожить в этой загадочной, но такой прекрасной России… Ну, надеюсь, теперь мозги на место встанут».

Двадцать седьмого мая вернулась жена, и в тот же вечер к ним пришёл Василий. В спортивном костюме: на вид – обыкновенный городской бегун.

– Пу́стите? Чайком угостите? – спросил бодро и дружелюбно, одновременно оценивая взглядом планировку прихожей, расположение дверных проёмов…

Устроившись на диване в комнате, сообщил изменившимся, серьёзным голосом, что операцию назначили на послезавтра.

– В двадцать один тридцать.

И дальше следовало подробное описание сценария, сыпались инструкции, детали. Антон старался слушать внимательно, но периодами голос Василия исчезал, и он видел лишь шевелящийся рот, в ушах же возникало гудящее давление. Будто очень глубоко нырнул…

– Антон Аркадьевич, всё понятно?

– Да… да. Понятно.

– А вам, Елена Сергеевна?

– Да.

– Ведите себя натуральнее. Истерик не надо, но волнение должно быть. Вернее, шок.

– Да, – кивала Елена, – постараюсь.

Василий положил на стеклянный журнальный столик фотографию.

– Вот, так сказать, киллер. Он появится ровно в двадцать один тридцать. Позвонит следующим образом: один долгий звонок, второй – короткий. Но это скорее для порядку – вдруг кто из соседей в глазок в это время глянет. Люди-то такие, подозрительные теперь. Замок будет открыт, Антон Аркадьевич будет лежать…

– Да, вы это говорили уже, – с болью перебила Елена. – Не надо снова.

С фотографии смотрел человек лет пятидесяти. Лицо полноватое, вполне себе добродушное. Не убийцы…

– Тогда – всё. – Василий убрал фотографию в сумку. – Счастливо.

– Да…

6

День накануне инсценировки был, наверное, самым длинным в жизни Антона: не знал, чем занять себя, не мог находиться на одном месте. Но показывать свою нервозность было нельзя – чувствовал, жена на грани. Хотя она вела себя как обычно.

Нет, не совсем.

После завтрака долго и тщательно мыла посуду, причём и ту, которую не запачкали, – находила на верхней полке шкафа запылившуюся, какие-то кастрюли в тумбочке рядом с плитой; потом стала подметать пол, чистить коврик у входной двери. Потом – мыть пол в комнатах… Антон почему-то боялся смотреть на неё, поглядывал искоса, краем глаза, как на чужую женщину. И внутри бурлило, жгло небывалое возбуждение, соединённое с тошнотой. Тошнотой не от Лены, а… От возбуждения тошнило, что ли… Или от того, что было и чему предстоит быть. И выступал из-под кожи, из каких-то глубин организма – оттуда, где жир, кишки, желчь, – медленно тёк по спине, из подмышек густой, едкий пот.

В этот день он принял душ пять раз. Не помогало. Через некоторое время тело вновь покрывалось, омывалось, может, бальзамировалось густым и едким.

Двадцать девятого проснулся свежим и умиротворённым. Ощущение было: вчера болел, сгорал от вируса и вылечился за ночь. Вирус сам сгорел, испарился.

Было поразительно тихо. Словно не в центре огромного города они находились, а в замке посреди высоких, неприступных гор. Никто их здесь не найдёт, не потревожит… Посмотрел на Лену. Она спала лицом к нему, и на нём такое удивлённо-доверчивое выражение. Как у ребёнка.

Долго лежал, не шевелясь, прислушивался к себе и к тому миру, что за окном, за стенами, и чувство умиротворения не проходило. Различил тиканье ходиков на кухне. Потом мягко загудел холодильник. И эти звуки добавили покоя. Уютного, тёплого покоя.

Вот так бы всегда. Навсегда.

Но проклятая физиология в конце концов подняла с постели – живой не может долго оставаться в покое. Туалет, чистка зубов, умывание, кофе… Сегодня каждая мелочь казалась значительной, каждое своё движение Антон отмечал, будто делал его в первый раз. Или в последний. Сел с кружкой перед компьютером, открыл «Фейсбук». И тут вспомнил, что ровно четыре года назад – день в день – чуть не погиб. Должен был погибнуть, но какие-то силы отвели. Двадцать девятое мая четырнадцатого.