Петля Арахны (СИ)

— Ах, как циклично всё в этом мире! — провозгласила Фелиция. — Казалось бы, я лишь вчера утешала точно так же и его, а минуло уж пятьдесят… Бедные! Бедные мои потомки!

Призрак вскинула руки к потолку.

— О ком вы говорите, леди Фелиция? — удивилась Гермиона. — Кого вы утешали?

— Об Абраксасе, конечно, — неспешно она переместилась к окну, обратив свой взор в кромешную, плотно окутавшую Малфой-мэнор мглу. — Ровно полвека назад я слышала от него всё то же самое…

— От отца Люциуса? — Гермиона порывисто поднялась с места, щёки её охватил жар. — Неужели этот ужасный человек вообще когда-либо нуждался в утешении?!

— Люциус пожаловался тебе на него, не так ли? — хмыкнула та.

— Нет, он не жаловался, — Гермиона мотнула головой. — Лишь вспомнил некоторые факты из своего детства. И их было вполне достаточно, дабы я поняла, каким эгоистичным и жестокосердным Абраксас был!

— Вот каким уж он точно не был, так это жестокосердным! — призрачное лицо Фелиции озарила улыбка, которая показалась Гермионе сейчас весьма неуместной.

— Вы хотите сказать, что человек, который за всю свою жизнь ни разу так и не удосужился сказать своему собственному сыну, что любил его — обладал добрым сердцем?

— Ах, ну не добрым, быть может, — Фелиция склонила голову. — Однако в том, каким он запомнился Люциусу, не было одной лишь его вины… Страдания, бывает, ослепляют человека так сильно, Гермиона. Если бы ты только знала, как Абраксас любил её — Реджину… О, это была великая любовь! Такая страшная редкость в нашем роду. Он взял её в жёны совсем ещё юной, и был так счастлив, когда она подарила ему сына. И как раздавлен был, когда спустя всего четыре года она увяла вдруг за считанные дни, как срезанный с куста розы бутон. Он совсем не был к этому готов…

— И именно поэтому он просто предпочёл истереть любые воспоминания о ней в этом доме: сжёг портрет, уничтожил вещи… — возмутилась Гермиона.

— Это был его способ справиться со своим несчастьем. Утрата нанесла ему страшный удар, подкосила. Абраксас разочаровался. Он понял, что любовь к Реджине сделала его слабым и беспомощным — обрекла на одинокую, полную горьких сожалений жизнь — вот если бы он никогда её не любил!..

— Но он не остался один! — прервала Фелицию Гермиона. — От Реджины у него остался сын! Неужели он совсем не думал о нём?

— Да, — кивнула Фелиция. — На руках убитого горем Абраксаса остался Люциус — назойливое, непрестанное напоминание о ней…

— Которое он, очевидно, уничтожить просто так не мог? — оскалившись, Гермиона затрясла головой.

— Ах, ты не справедлива к нему, — Фелиция вновь отвернулась. — Люциус ведь был его первенцем, желанным наследником, в лице которого, однако, тот отныне, день за днём видел лишь её… В первое время Люциус ведь очень тосковал по матери, плакал ночами, звал Реджину, что причиняло Абраксасу страшную боль. Точно также как и ты, теперь, он понимал, что никогда не сможет заменить сыну мать.

— Но он и отцом-то хорошим стать не смог! — выплюнула Гермиона. — Жестоко обходился с ним! Не предостерёг от страшной ошибки!..

— Как я уже сказала, Абраксас увидел, что любовь и привязанность были слабостями, причинявшими человеку лишь страдания, а он желал оградить Люциуса от подобных мук…

Гермиона ахнула. Осознание столь кощунственной несправедливости пронзило её.

— Так значит, он намеренно воспитывал Люциуса в атмосфере холодного безразличия?! — выговорила она, и когда Фелиция, лишь сдержанно кивнула, воскликнула так громко, что эхо её разнеслось по всей галерее: — Ах, да он был даже хуже, чем я о нём думала: сознательно сотворить такое с собственным ребёнком!

— Он так страдал от этого, — посетовала Фелиция.

— Страдал? — вскрикнула Гермиона. — Да он был монстром!

Из глаз её невольно брызнули слёзы — от обиды, от жалости к Люциусу её всю трясло.

— Пойдём, я покажу тебе кое-что, — сказала Фелиция.

Развернувшись, она медленно поплыла по коридору, обратно в восточное крыло и, замерев на мгновение у двери в библиотеку, просочилась сквозь неё. Гермионе не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней.

— Вон там, — Фелиция указала рукой на один из книжных шкафов, когда Гермиона включила в лампах свет. — Под третьей половицей у четвёртой секции. Там был её тайник…

— Тайник? — изумилась Гермиона. — Неужели… Реджины?

— Да, — кивнула та. — Абраксас уничтожил в этом доме много её вещей, но не всё…

Ещё не до конца веря в происходящее, Гермиона опустилась на пол в том месте, куда указала Фелиция, и принялась шарить пальцами по стыкам паркетных досок, очень скоро обнаружив между двумя из них зазор, который смогла подцепить ногтями. Доска скрипнула и поддалась, открывая взору Гермионы узкую, всю затянутую паутиной нишу в полу, и она погрузила туда руку, нащупывая под слоем пыли небольшую картонную коробочку.

— Но как же так, — поразилась Гермиона, вытаскивая её на свет; пыль облаком взвилась в воздух. — Почему вы не рассказали об этом тайнике Люциусу?