Петля безопасности: хроника автомобильных катастроф

Что в этой версии может показаться странным? Например, ранний отъезд Грейс и Стефании с альпийской виллы. Будто что-то их гнало выехать именно утром, а не днем или вечером. Это с учетом того, что никакой надобности находиться 14 сентября при дворе не было ни у одной, ни у второй. Кто знает, может быть, именно в то утро за завтраком Стефания заявила о своих намерениях поступить в школу автогонщиков. Грейс была обескуражена. Она понимала, что такой поступок дочери не будет одобрен отцом. Для нее самой это означало еще большее отдаление мужа, чье супружеское внимание она пыталась вернуть. Вполне вероятно, поэтому мать живо приказала дочери собираться и ехать домой. Ей хотелось показать мужу, что она однозначно против дочкиной затеи. Грейс не желала получить от князя новые упреки и обвинения. В таком случае можно представить, какой была их совместная дорога. Они должны были ехать и все время ругаться друг с другом, настаивая каждая на своем. Если так оно и было, то нетрудно догадаться, как выглядело управление автомобилем. Грейс должна была постоянно отвлекаться на споры со Стефанией, которая не хотела поддаваться ни на какие уговоры. Отвлекшись от дороги, потерять контроль над управлением можно было в два счета. Поэтому сердечный приступ (а в других источниках — инсульт) был вовсе необязателен для провоцирования аварии. А если он все-таки имел место, то мог произойти именно из-за нескончаемой перепалки с дочерью…

Согласно другой версии, утром 14 сентября 1982 года Грейс села за руль, пропустив изрядную дозу спиртного. Несмотря на это, она взяла с собой в поездку и дочь Стефанию. Маршрут был хорошо известен и одной, и другой. Однако алкоголь оказал чересчур сильное воздействие на принцессу. Поняв это, она осознала опасность дальнейшей поездки и, остановив машину, после недолгого разговора передала руль семнадцатилетней дочери. Та с удовольствием согласилась, хотя и не имела прав на вождение. На одном из крутых поворотов Стефания отпустила руль. Автомобиль ушел в кювет, несколько раз перевернулся и остановился. Юная принцесса осталась жива, а ее мать вскоре умерла в госпитале. Князь Ренье постарался замять дело. Однако ни он сам, ни члены семьи так и не простили Стефании гибели Грейс.

Внешне данная версия выглядит более правдоподобно, чем предыдущая. Однако и она не отвечает на определенные вопросы. Что такое должно было произойти, чтобы принцесса Монако уже с самого утра была пьяна? Тем более что пила она, как мы уже знаем, из-за размолвки с мужем. Почему она села за руль и взяла с собой дочь? Ладно, она могла позволить себе рисковать, гоняя на машине в одиночку. Но зачем ей было рисковать жизнью дочери? И почему, в конце концов, она не посадила вместо себя за руль кого-то из слуг? Логичным в данном случае будет предположить, что в то утро ни мать, ни дочь вовсе не собирались уезжать с виллы. Грейс «по тихой грусти» успела приложиться к спиртному. Внезапно раздался телефонный звонок. Князь Ренье хотел поговорить с супругой. В ее душе блеснул лучик надежды: а вдруг примирение? Она с нетерпением взяла трубку. Однако вместо примирения последовали новые обвинения. Муж узнал о планах Стефании насчет школы автогонщиков и решил отчитать Грейс за это. А вместе с этим он велел срочно собираться и ехать во дворец. Ситуация вполне реалистичная. Принцесса в некотором ступоре. Она выпивает еще и идет к дочери, чтобы объяснить ситуацию. Стефании это не нравится. Она упрекает мать в том, что та не в силах переубедить отца. Грейс, по большому счету, не против увлечения дочки. Однако перечить мужу и создавать новый очаг конфликта она не желает. Принцесса приказывает слуге подать машину. Шофер готов вести ее. Но госпожа возражает. Ей не хочется, чтобы кто-то стал свидетелем их с дочерью дальнейшей перепалки, которая была попросту неизбежна. Ну а далее данная версия вроде и не вызывает вопросов.

Какая бы из предложенных версий ни была ближе к истине, следует признать лицемерие князя Ренье и монакского двора. На следующий день после смерти Грейс журналисты задали представителю двора простейший вопрос: «Был ли князь возле своей жены в момент ее смерти в госпитале?» Прямого и однозначного ответа не последовало. Представитель стал крутить и произнес в ответ несколько витиеватую фразу: «Он был у ее постели практически непрерывно с момента ее госпитализации». Казалось бы, что тут такого — взять и сказать так, как было на самом деле? Да или нет? Но княжеский двор предпочитал двусмысленности и открытую ложь, чтобы не испортить свой имидж и имидж своего государства.