Петля для скалолаза

Роль Маши в нашем благородном обмене я так до конца и не понял. Она тоже оказалась в «Ниве», рядом со мной, и, почувствовав тепло и упругий диван под собой, тотчас свалила свою бедовую головушку мне на плечо и заснула.

* * *

Было около десяти часов, когда наша «Нива», заметно оторвавшись от эскорта, подрулила к стеклянной коробке здания аэропорта. Амбал открыл дверь, вышел наружу. Следом за ним я. Еще пару минут мы терпеливо ждали, пока Маша протрет сонное личико косметической салфеткой, разомнет губки, любуясь ими в зеркальце, и причешется.

– Тащи бабки! – сказал мне амбал и кивнул Маше: – Проводи его!

– Это вовсе не обязательно, я легко справлюсь и сам… – начал было я, но амбал прервал меня:

– Она тебя проводит.

– Пойдем, зайчик, – мило улыбнулась мне Маша и взяла под руку.

Я отстранил деву от себя и повернулся к амбалу.

– Послушай, но я все-таки хотел бы убедиться, что Борис здесь и он жив.

– Убедишься, – заверил амбал. – Он будет стоять на входе в третий сектор.

Я сразу представил себе расклад позиций.

– Не пойдет. Вы хотите закрыть проход на посадку. Я отдам бабки и окажусь в ловушке.

Амбал снисходительно усмехнулся. Он не стал спорить: удаву несложно принять условия кролика, который к тому же находится в его норе.

– Как ты хочешь?

– Мы встретимся в центре зала. Я буду стоять спиной к третьему сектору. Вы – спиной к выходу. Отпускаете Бориса, и я отдаю деньги.

– Сначала ты отдашь деньги, – поправил амбал. – Я проверю, не сунул ли ты «куклу», а после отпущу твоего Бориса.

– Идет, – согласился я. В центре зала, на глазах у сотен пассажиров и милиции, бандиты вряд ли допустят шум – с миллионом долларов им лучше не привлекать внимание. Скорее всего они отпустят нас с Борисом подобру-поздорову.

– Хорошо, – тотчас согласился амбал. – Пусть будет так. Встречаемся через десять минут.

– Через двадцать, – поправила Маша. – В этом деле спешить не стоит.

– Какие двадцать минут! – возмутился я. – Регистрация на Москву уже заканчивается!

– Успеете! – жестко ответила Маша и легко поддала мне кулаком под ребро.

Мы пошли ко входу в аэровокзал. Прежде чем отворить стеклянные двери, я обернулся. К стоянке, где припарковалась «Нива», подруливали две машины из «эскорта». Я замедлил шаг. Маша предоставила мне возможность увидеть, как из «Мерседеса» вывели Бэла. Нас с ним разделяло не меньше сотни метров, но я заметил, что глаза его ввалились, скулы обострились, и его некогда крепкая и тяжелая фигура теперь казалась сутулой и немощной.

– У нас мало времени! – сказала Маша.

Мы вошли в вестибюль. Я на секунду задержался перед электронным табло, вспоминая, в левом или правом крыле находится камера хранения, но Маша, не останавливаясь, потянула меня к кассам.

– Куда тебя понесло? Я не там оставил деньги!

Маша пропустила мое замечание мимо ушей и, расталкивая стоящих в очереди людей, устремилась к окошку.

– Пропустите, пожалуйста, беременную, – негромко и жалостливо просила она. – Мне очень трудно стоять… Пропустите будущую мать. У меня могут начаться схватки…

Услышав про схватки, народ отхлынул от окошка. Маша склонилась над ним, протянула паспорт.

– Один билет до Москвы на рейс одиннадцать тридцать.

– Все билеты проданы! – ответило окошко, выплевывая паспорт.

Маша, глядя на кассиршу, как на икону Божьей Матери, снова протянула паспорт, положив сверху него стодолларовую купюру, словно сыр на хлеб. Этим «бутербродом» кассирша не побрезговала.

– Ты что надумала? – спросил я, когда «беременная» Маша, раздавая во все стороны благодарные улыбки, покинула очередь и подошла ко мне. – Зачем ты летишь в Москву?

Она, пряча билет в кошелек, недоброжелательно посмотрела на меня и проворчала:

– Ты по-прежнему относишься ко мне, как к идиотке.

Очень скоро я понял истинный смысл этих слов.

Мы спустились в камеру хранения. Под ироническим взглядом Маши я извлек из носка жетон и получил рюкзак. Отойдя в угол, мы отстегнули клапан, развязали шнур и заглянули внутрь.

– Я всегда знала, что ты Кибальчиш, – прошептала Маша, опуская руку внутрь и перебирая пальцами пачки купюр. Я с удивлением смотрел на ее лицо. Оно преобразилось до неузнаваемости. Глаза Маши стали тяжелыми то ли от смеха, то ли от слез; казалось, что она усилием воли сдерживает в себе какой-то порыв, безумную выходку или дикий крик. Даже ее голос изменился, и звуки стали протяжными и свистящими.

Она туго затянула шнурок, застегнула клапан и набросила лямки на плечи. Я крепко взял Машу под руку.

– Ну-ну, не так сильно! – произнесла она. – Синяков наставишь…

– А ты не лети вперед, как молодая кобылка!

– За кобылку ответишь… Да что ты щипаешься? Убери руку!

– А как, по-твоему, мне еще тебя придерживать?

– Это твои проблемы. Никуда я убегать не собираюсь, я не самоликвидатор.

Наша приглушенная перебранка закончилась тем, что я обнял Машу за плечи, крепко сжав лямку рюкзака в кулаке, и таким сиамским близнецом мы выползли из камеры хранения.

– Который час? – спросила Маша вполголоса, глядя по сторонам.

– Одиннадцать без пяти.

– Регистрация закончилась?

– Да.