Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

И – раз такое дело! – Минька не задал мне никаких вопросов, твердо уверенный в моем праве давать ему указания и не сомневающийся ни на йоту в их правильности.

Вот и появился вскоре кнут. Видимо, он его ляпнул где-то на обыске. Кнут – загляденье: старый и изысканный. Кнут – мечта. Воспоминание. Наша родословная. Татарский подарок. Тюркское наследие. Наша выучка.

Эй, пращуры мои далекие! Души глубокие, мозги легковесные! Вы зачем же поверили татарве, будто кнут соленый да матерок ядреный – на людей удуманы? Татары-то кнутом да матом скот вьючный гоняли, а вы братьев своих уму и добру ими поучать стали.

Века назад постановили вы соборно: «Во всяком городе без палачей не быть». И не были. Всегда мастера сыщутся. Свистнул кнут над толпой, гикнул пронзительно, завизжал отчаянно – началось великое кнутобоище.

От удара первого – спина дернулась, кожа поперек лопнула.

А вторым – куски мяса высек, кровь пузырями брызнула, из легкого продранного воздух вырвался.

А от третьего – под крик затихающий – позвонки хрустнули, хребет надломился. Голова нагнулась – подарку татарскому поклонилась.

Только Минька так еще не умел – опыта не набрал. Смотрел я, как поигрывает он кнутом, любовался. Рукоятка витая короткая, кожаный крученый столбец с медным кольцом, а к кольцу привязан сыромятный ремень, толстый, посередке желобком выделанный, а конец – хвост, ногтем загнутый.

И костяшки на руке Минькиной белели и надувались, когда он сладострастно сжимал кожаный столбец, и видна была в этих играющих мослах живая охота битья, и, глядя, как нервно надувается и опадает его кулак на рукоятке кнута, верил я, что Минька и без опыта, навыка и тренировки с одного щелчка сорвет с Розенбаума кусок шкуры размером с кобуру.

Прямо скажу, что видом своим Минька мало подходил для цветной обложки журнала «Воспитание в семье и школе». Даже мне он был не очень симпатичен – с раздувающимися скважинами ноздрей и белыми мослами кулаков.

Но это было тогда совсем не важно. Еще полтораста лет назад мудрейший русский государь Николай I, понимая, что в Отечестве нашем без кнутов не обойтись, а зрелище это сильно расстраивает людей тонких, и в особенности – заграничных, высочайше повелел: «Впредь ни кнутов, ни заплечного мастера никому не показывать».

Вот и не показываем. По сей день.

А мне хоть и показывайте – смотреть не стану. Я этого не люблю. И на Миньку, обживавшего в кулаке кнут, сроднившегося с его шероховатой тяжелой рукоятью, смотреть не стал.

– Хорошо, пойдем перекусим. Побеседовать надо… – ответил я Миньке.

Минька с некоторым сожалением бросил на стол кнут, вызвал по телефону капитана Трефняка – посидеть, побалакать с Разъебаумом, и мы пошли в буфет.

А там уж почти все мои орелики заседают – обеденным перерывом среди ночи пользуются. Штефкают. Пиво тянут, от бутербродов с лососиной губы лоснятся. Анекдоты травят, трудовыми подвигами хвастают, гордятся, опытом производственным обмениваются. Ах, какой букет злодеев перебирали своими чистыми руками мои беззаветные бойцы! Каждое дело – конфета, украшение судебно-следственной практики, перл юриспруденции.

Оперуполномоченный Маркачев разбирался всерьез с историком Августом Соломоновичем Тоннелем. Маркачев уже неделю выяснял у этого умника, кто – с антисоветской клеветнической целью – поручил ему извратить слова Маркса о нашей славной истории. Вопрос, конечно, упирался не в Маркса, нам на этого волосатого рэбу положить с прибором, но дурак Тоннель неправильно и всуе помянул имя Паханово. Тоннель сказал у себя на кафедре, что, к сожалению, из-за незнания товарищем Сталиным иностранных языков выставился вождь в ложном свете, поскольку неквалифицированные переводчики подсунули ему в доклад безграмотно переведенные слова Маркса.

А процитировал наш великий вождь слова лохматого парха о значении подвига князя Александра Невского, разгромившего семьсот лет назад на Чудском озере немецких псов-рыцарей. Ну и что? У нас каждый ребенок знает, как вломил Александр Невский псам-рыцарям! Книжки об этом написаны, еще при царе князя Александра к лику святых причислили, а при Пахане – орден учредили. В кино Эйзенштейна все видели этих псов-рыцарей – в броневых панцирях, в шлемах рогатых. И все были довольны.

Но обязательно находится еврей, чтобы сунуть свой любопытный длинный нос и спросить: а почему? Почему тевтонские рыцари назывались псами? Откуда пошло это?

И роет свой тоннель нахального еврейского любопытства под памятник нашей славной истории до тех пор, пока ее фундамент, крепко сложенный из всякой чепухи и выдумок, не обрушивается ему же на голову.

Тоннель Август Соломонович докопался, что никаких псов не было. Никто и никогда не называл тевтонов псами. Маркс написал – «Rittern Bunden», что по-нашему значит «рыцарские союзы», да красочка типографская на букве «В» облупилась маленько, и прочел переводчик – «Hunden», собаки, значит.

Покрутил так, сяк. Рыцарские собаки. Собачьи рыцари. Псы-рыцари! Коротко, энергично, ругательно – все, что надо!