Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

– Жену синагогального кантора взяли на черном рынке – она харчи на дорогу скупала. Думали, что спекулирует. Вот ее следователь из милиции, еврей между прочим, и разговорил. А как она раскололась, следователь сам испугался и перекинул ее к нам. Ну, тут уж все остальное – детали. Этап на Палестину – в Сибирь, а Нанносу и эмиссарам – по двадцать пять лагерей…

– Почему же ты думаешь, что Наннос согласится возглавить этот еврейский Исход?

– Обижаешь, Павел Егорович! – развел руками Лютостанский. – Пусть он только вякнет что-нибудь, я из него сам кровь по капельке выцежу. Да и не станет он ерепениться, к барской жизни привык: ему ведь и в лагерях каждый еврей готов свою пайку отдать…

– Чего так?

– От дикости, наверное: они ведь его вроде святого считают. «Цаддик велел», «цаддик сказал», «цаддик направил». И что смешно – даже интеллигенция, умники ихние пархатые, тоже его почитают. Я ведь это с детства, по Вильнюсу еще помню…

Таинственная пирамида жизни. Незримая иерархия человеческих воль, из которых незаметно складывается судьба мира.

Кого-то где-то в глубоких рудных толщах жизни направил Элиэйзер Наннос. Его самого сейчас накалывал, как жука в кляссере, Лютостанский. Цветистая мозаика под названием «Добровольный Исход евреев на Север в связи с гневом советских народов, вызванным их попыткой убить Великого Пахана». А я решил, что пришла пора посадить на булавку самого Лютостанского, поскольку Мерзон давно выполнил задание…

Может быть, я бы еще повременил и не стал бы всаживать в него острую сталь компромата, если бы Лютостанский не сказал:

– И Михаил Кузьмич наверняка эту идею одобрит…

Минька Рюмин, значит, одобрит наши идеи. А если я не соглашусь, то он меня наверняка поправит. Но чего же меня поправлять, когда я и сам вижу, что идея хорошая! Плодотворная идея. В случае, если Наннос согласится.

Незачем мне Миньке лишнюю булавку на себя вручать! У него и так руки трясутся от желания поскорее насадить меня на картон, невтерпеж ему дело закончить и меня проколоть, как раздувшийся шарик.

Только мы еще посмотрим, кто скорее управится. За Минькиной-то спиной Крутованов сидит, из руки в руку перекладывает булавку величиной с хороший лом. За Крутовановым – Игнатьев… Ладно, ежели поживем – то увидим.

И сказал я Лютостанскому:

– Хорошо, я согласен. Но имею один частный вопросик. Ты Нанноса к этой игре подключать не боишься?

Он выпучил на меня свои и без того надутые саранчиные глаза:

– Нанноса? А чего мне бояться?

– Как – чего? Знаешь, какая память у этих еврейских колдунов? Вдруг не только ты его, но и он тебя помнит?

– Меня? – тихо спросил Лютостанский.

– Ну не меня же! Конечно тебя. Даже не так тебя, как твоего замечательного папашку. Отца Ипполита…

Бледнеть Лютостанский не умел, не мог. Он и так был всегда синюшно-белый. Но в этот миг мне показалось, что огромный гнойный нарыв, заменявший ему сердце, лопнул.

Желто-зеленым цветом старого мрамора затекал неукротимый боец, друг и советник моего начальника. Миньки. Беззвучно и бессильно разевал он рот, дышал со всхлипом и таращил на меня громадные стеклянные глаза летучего всепрожора.

С хрустом проколол мой вопрос хитиновый панцирь майора-саранчи. Бог ты мой, ведь саранча размером с человека страшнее летающего тигра! Только панцирь тонкий.

Я встал из-за стола, не спеша отпер сейф и достал папку, довольно увесистую, – Мерзон поработал на совесть.

– Слушай, друг ситный, а может быть, это ошибка? – спросил я. – Может, однофамилец? Может, это вовсе и не твой папашка требовал отдать немецкого шпиона Ульянова-Ленина на суд и растерзание честных православных? А-а?

Обреченно и затравленно молчал Лютостанский, глядя с отчаянием на толстую пачку бумаги в моих руках. Господи, какой небывалой ценности букет он мог бы вырезать из этого досье! Неповторимые цветы из пожелтевших газет, агентурных донесений III отделения департамента полиции, страничек машинописи и торопливых строчек пояснений Мерзона.

Букет этот был бы достаточно прекрасен для возложения Лютостанскому во гроб.

– Смотри, какой, оказывается, живчик был твой папахен, – заметил я, листая подшивку. – Сообщение в «Епархиальных ведомостях» о докладе священника Лютостанского в Русском собрании: «Об употреблении евреями христианской крови»… Заявление ректора Духовной академии архимандрита Троицкого, что-де Ипполит Лютостанский – самозванец и никогда не рукополагался в священнический сан… Правда, занятно?

Лютостанский бессильно кивнул.

– А вот смотри – еще интересней… Протест присяжного поверенного Маклакова, защитника киевского обывателя Бейлиса, обвиненного в убийстве подростка Ющинского с ритуальными целями… Утверждает адвокат-нахалюга, что не может быть твой папанька экспертом по этому делу… Ты об этом не слышал?

Лютостанский так мотнул головой, что чудом не слетела она с плеч.