Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

А тогда, насмотревшись на меня вдоволь и высмотрев, видно, то, что ему надо было, сказал с печальным вздохом:

– Бедная Россия… Ни в одной стране не было столько самозванцев, как на Руси… Может быть, потому, что народ наш глуп и сам же их призывает?..

Поскольку вопрос был риторический и ответом моим он нисколько не интересовался, то сразу же придвинул к себе коричневую папку, которую я положил ему на стол, и принялся очень быстро и цепко читать «Уголовное дело по обвинению А. Г. Розенбаума, М. Б. Когана и др. в совершении преступлений, предусмотренных статьями…»

Через какое-то время, показавшееся нам с Минькой вечностью – ибо ни один поэт мира не ждал решения мэтра с таким волнением, – Крутованов, не отрываясь от чтения, взял из хрустального стакана остро отточенный карандаш и принялся подчеркивать жирными красными штрихами отдельные строки и абзацы. А какие-то страницы протоколов выделял бумажными закладками.

Потом захлопнул папку и спросил:

– Все?

Пересохшими губами я выговорил с трудом:

– Подготовлена большая оперативно-агентурная разработка.

Крутованов зажмурился, провел рукой по волосам, которые и без того лежали один к одному, встал и сказал:

– Ну что ж, как говорили латиняне – «экзитус акте пробат». Результат, надеюсь, оправдает мои действия.

Вот он, мой первый учитель легкодоступной интеллигентности. Колумб, туманно возвещающий бесценные сокровища мысли в еще не изданном в те времена словаре иностранных слов.

Он повернулся к Миньке и приказал:

– Садитесь, майор Рюмин, за стол, соберитесь с мыслями и напишите ясную сопроводительную. Без всяких рассуждений – одни факты.

А сам снял трубку «вертушки» и набрал четыре цифры:

– Георгий Максимилианович, добрый день… Да-да, это я, Сержик…

Господи, спаси и помилуй! Сержик! Нежное, детское, ласковое имя Сержик! Товарищ заместитель министра государственной безопасности СССР генерал-лейтенант Сержик! Едрить твою мать! Где же, на каких высотах обитает его державный свояк, коли этот всесильный ледяной людоед – только Сержик? А может, универсальность власти беззакония и состоит в том, что Маленков звонит Великому Пахану и трясущимся каждый раз голосом представляется: «Это вас, Иосиф Виссарионович, Жорик беспокоит…»?

– Георгий Максимилианович, у меня к вам исключительной важности вопрос…Очень серьезно… Во всяком случае, я бы хотел, чтобы вы были в курсе дела и оценили сами… Хорошо… Большое спасибо… Слушаюсь, через час…

Минька, закусив кончик языка, трудолюбиво строчил сопроводиловку. Как всякое низкоорганизованное существо, он не мог планировать свою деятельность, но и прошлые события не терзали его долго. Оторвался от бумаги и спросил:

– Писать, что Виктор Семеныч…

– Не надо! – отрезал Крутованов, подошел к нему, через плечо Миньки прочитал написанное и сказал: – Достаточно. Распишитесь и поставьте дату.

Взял у него лист, помахал им в воздухе, дожидаясь, пока просохнут чернила, и весело сказал:

– Когда вы, Рюмин, доживете до старости и выйдете на заслуженную пенсию, вы сможете обессмертить свое имя мемуарами…

Минька угодливо и непонимающе захихикал, и я подумал, что жизнь его сейчас копейки не стоит. И моя – за компанию.

Крутованов вложил сопроводиловку в дело, спрятал папку в портфель и посоветовал:

– Назовите свои воспоминания «Записки мудака»…

– Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант! – четко отрапортовал Минька, твердо усвоивший за годы службы: коли начальство с тобой шутит – значит поощряет.

А Крутованов, будто читая мои мысли, подумал вслух:

– Пожалуй, вам, Рюмин, здесь оставаться сейчас не нужно. Возьму-ка я вас с собой – для пущей убедительности. У вас вид очень искреннего человека. Вы ведь не сможете обмануть партию?

– Да я!.. Да мы!.. – забулькал Минька. – Сколько сердце бьется, я готов уничтожать!.. Врагов нашей Родины… вредителей этих… Ну, пархитосов проклятых, без роду без племени…

– Почему же «без роду без племени»? – удивился Крутованов. – Роду они Израилева, а племени – Иудина…

– Вот именно – иудина! Точно так, товарищ заместитель министра! – оживился Минька от такого наступившего с руководством взаимопонимания; окреп фанерной глоткой, заблестел стеклянным глазом, хлынула злая кровь в кирпичное сердце.

Крутованов вынул из стенного шкафа светлое пальто пальмерстон, широкополую шляпу, бросил:

– Все, поехали… Вас, Хваткин, я вызову, будьте на месте…

Все вместе мы вышли из кабинета, и, глядя вслед уходящим по коридору – легкой стремительной поступью, с прижатым к животу портфелем Крутованову и суетливой припрыжкой неуклюжего Миньки Рюмину, – я с тоской думал о том, что дело только начинается, оно только что стало разворачиваться по-настоящему и как закончится – еще неизвестно, и завидовал животной беззаботности Миньки, не догадывающегося о том, что он уже больше не вернется, если Крутованов не договорится со свояком.