Князь Голицын должен был быть на этом угощении, но молодой царь вызвал его утром, поэтому ограничились тем, что выпили за его здоровье и за других, так что дело кончилось лишь в полночь. Приглашены были те же, что и ко мне. Этот молодой господин <Артамонович> очень умен, любит читать, хорошо говорит на латыни, очень любит новости о событиях в Европе и имеет особую склонность к иностранцам. Я убеждал его изучать французский язык, уверяя его, что, будучи только 22 лет, он легко выучит его и сможет после этого полностью удовлетворить свой интерес к чтению, который у него есть, благо все современные и иностранные авторы переведены на этот язык. Он сын Артамона {после смерти этого монарха <Федора Алексеевича> они оба были возвращены16. Он имел несчастье, вернувшись из ссылки, видеть убийство своего отца во время восстания Хованского}, родом из Литвы, а мать его была шотландка. Он выучился латыни у поляка, которому позволено было ехать с ним и с его отцом в ссылку; он был в опале при Федоре, у которого был первым министром.
Цари уже три дня как вернулись с богомолья, и я, так ничего и не узнав, послал узнать новости у молодого Голицына, который ответил, что Совет решил дать мне аудиенцию перед Крещением. В моей воле было остаться или уехать. Так как все было готово к моему отъезду, я был очень удивлен этой переменой. Но, узнав от датского комиссара, что Нарышкины, досадуя на то, что я им ни разу не нанес визита, и завидуя пиршеству, которое я устроил для Голицына {я нарочно устроил его, чтобы доставить удовольствие Голицыну, когда ничто не свидетельствовало о его близкой немилости}, чей фавор уже близился к концу, они изменили все решения, которых добился этот государь в мою пользу, чтобы опечалить этого князя. Я принял решение уехать тем более охотно, что я выполнил все тайные поручения, которые были мне даны. Объявив это через моего пристава, я уехал два дня спустя после 16 декабря, чтобы вернуться в Польшу с тем же эскортом, что я имел по приезде. Я приехал 20-го рано утром в Смоленск и тотчас же запросто пошел приветствовать воеводу, который осыпал меня тысячью почестей, откуда я продолжил путь с тем же приставом, переводчиком и солдатами вплоть до Кадино и оттуда вернулся через Вильну в Варшаву 3 января 1690 г. Причина этой спешки была в том, что зима является самым благоприятным временем для путешествий в Московии, так как в этой стране, самой низменной и, следовательно, самой заболоченной в Европе, летом можно сделать не более 4–5 лье в день, а иногда приходится валить лес и делать гати, чтобы переехать болота и маленькие ручейки, так как дороги в этой стране, из которых лишь немногие вымощены деревом на расстоянии в 10 или 12 лье в длину, плохо поддерживаются и часто непроходимы. Тогда как зимой путешествуют в санях, в которых лежишь, как в кровати, и которые одна лошадь легко и очень быстро везет по снегу, и на этой повозке и своих лошадях едешь равно днем, как и ночью, 15 или 16 часов, и легко делаешь немецкое лье в час.