Петр I

Повидав красивейшие области Европы, он уехал в Польшу, надеясь вернуться оттуда в Шотландию. Там у него была интрига с женой одного полковника литовских войск, который, взревновав из-за частых визитов, которые тот наносил его жене, поставил в засаду слуг, чтобы убить его. Но, предупрежденный женщиной, он принял все меры: задел мужа, принудил его к поединку и убил. Необходимо было тотчас скрыться. Но не имея проводника, он попал в сторону московитов, которые вели в то время войну с Польшей. Сначала его держали как военнопленного, но когда он счел за лучшее для себя рассказать правду о своей истории, то был поставлен перед выбором – служить царю или отправиться в Сибирь. Он выбрал второе, из-за своей склонности к путешествиям. Но отец нынешних царей захотел его видеть и, найдя его услужливым, не только приблизил его ко двору, но и дал ему даже 60 крестьян (каждый крестьянин в этой стране приносит своему хозяину около 8 экю в год). После этого он женил его на вдове одного датчанина, Марселиса, который первым открыл секрет изготовления железа в Московии⁵, что сегодня приносит царям 100 000 экю в год. Этот монарх, не сомневавшийся после этого в его преданности, назначил ему в 1672 году отправиться в Рим, чтобы предложить папе Клименту X объединение Русской церкви с Римской на определенных условиях⁶. Вернувшись оттуда безо всякого успеха, он был сделан генерал-майором, и некоторое время спустя царь Алексей Михайлович, чувствуя близкую смерть, назначил его воспитателем юного царевича Петра⁷, своего сына, при котором он все время находился вплоть до начала правления царя Ивана, и когда царевна Софья и князь Голицын не смогли заставить его отказаться отстаивать интересы Петра, то принудили его отправиться жить в Смоленск и участвовать в последней кампании⁸, в надежде, что он погибнет там. В то же время эта немилость служит сегодня причиной его успеха, так как, имея случай узнать в этом гарнизоне деда Петра по матери, который был там простым полковником, он <Нарышкин> вернул его в Москву, как только его внук стал государем, и он <Менезий> несколько раз оказывал мне любезность, угощая меня у себя с отцом и сыном Нарышкиными.

Первый министр⁹, будучи предупрежден, что я находился в Смоленске, столице одноименного княжества, которое король Польши во имя [Священной] лиги уступил царям в 1686-м¹⁰, послал указ воеводе сопроводить меня установленным порядком в столицу, что значит «двор», которую мы неточно называем Москвой, что на самом деле служит названием протекающей здесь реки. Я выехал 20 августа в сопровождении пристава, капитана и 6 солдат. Первое доказательство своей храбрости эти господа представили мне при переезде леса длиной в 20 лье, безо всякого человеческого жилья, где нужно было переночевать и оставить лошадей пастись. Ночью поднялась буря, такая сильная, что лошади убежали из табора, то есть круга из повозок, который был устроен, и ушли в лес. Заметив это, я сказал офицеру, чтобы он приказал одним солдатам идти искать их, а другим – наломать хвороста в 50 шагах оттуда, чтобы разжечь огонь, на что офицер и солдаты ответили в один голос, что и за 100 дукатов никто из них не покинет табора, потому что в таком же случае, семь лет тому назад, несколько их товарищей были убиты в этом месте. Итак, нужно было ждать до утра, и все лошади по звуку свистка {свисток служит московитам кнутом и шпорами, чтобы подгонять своих лошадей} этих трусов вернулись в табор, после чего я продолжил свое путешествие, вплоть до предместья столицы, отделенного от города только рекой Москвой, которую переходят в этом месте вброд. Офицер, который сопровождал меня, указал мне там дом и просил меня подождать его возвращения и распоряжений первого министра, которого он известит о моем приезде. Два часа спустя он вернулся с приказом перевезти меня через реку и проводить в дом, предназначенный для меня, куда вскоре явился пристав Спафарий, чтобы приветствовать меня со своей стороны, с приказом оставаться при мне. Мне также были выделены для охраны, согласно обычаю, офицер и шестеро солдат, которым было предписано никого не пускать ко мне, пока я не буду принят в Совете. Нужно было терпеть этот обычай в течение 8 дней.