Князь Борис Ал. был доселе главным и единственным начальником всего этого дела и своим руководством привел оное к такому исходу, а ревностными трудами и увещаниями добился, чтобы измена не вменялась в вину его брату (так здесь называют кузенов). Он сделал это, дабы настолько не запятнать их род: ведь здесь не так, как в других странах, где карают только личность, а прочих из того же рода, кто не замешан, не обвиняют и не чернят; здесь же – вечное пятно на целом роде, если в оном есть хоть один изменник. Посему князь Борис не жалел трудов и средств, дабы приговор вынесли без упоминания об измене. Тем самым он навлек на себя большую ненависть простого люда, а также родичей и союзников младшего царя, ибо теперь, когда все приведено к желанной цели, они делали все возможное, дабы от него избавиться.
Между тем одно обстоятельство дало большой повод для подозрений, а именно: после того, как Шакловитого истязали и угрожали отвести на пытку вновь, он обещал дать царю правдивый отчет обо всем, если ему позволят сделать это письменно. Посему князю Борису было велено идти к нему и снабдить пером и чернилами, что тот и сделал. Итак, Шакловитый все написал на 8 или 9 полулистах бумаги, что заняло несколько ночных часов, и царь отправился в постель. Князь Борис унес документ к себе, намереваясь предъявить оный на другое утро. За это быстро ухватились его противники, и царю донесли, что князь Борис забрал с собой письмо или показания Шакловитого, дабы можно было прочесть, и если что-либо там касается его кузена – утаить оный лист. Тогда царь немедля послал к Шак. узнать, написал ли он, что обещал; тот подтвердил, что отдал [показания] князю Борису, как было велено. Тем временем князь Борис, предупрежденный другом, поспешил к царю с бумагой. Царь сперва был с ним весьма резок и спросил, почему он сразу же не принес письмо Шак. к его величеству. Тот оправдывался поздним ночным часом, что едва ли сошло для всех, и ближайшие придворные лелеяли прежнее подозрение, что его ревностные усилия ради кузена не лишены таинственности; он по меньшей мере не может не знать обо всем, что замышлялось другой партией. Однако царь хранил к нему твердую приязнь, отчуждение было лишь со стороны матери и ее родных.
Две старые женщины, кои прислуживали юному царю в детстве, обвинены, допрошены и пытаны и, сознавшись кое в чем, отправлены в ссылку.
Вечером многие из простых дворян, прослышав, что Шак. будет казнен без новых пыток, собрались в монастыре и отправились (из усердия, как они говорили, ко благу его величества) с прошением, дабы его снова публично пытали с целью объявления сообщников в измене. Им было сказано, что его величество удовлетворен показаниями Шак. и они не должны вмешиваться.
Юного царя с великим трудом убедили согласиться на казнь и не прежде, чем его уговорил патриарх.
Сим вечером стрельцам объявили сказку, или декларацию, в которой, после милостивой благодарности за добрую службу, их уведомили, что жалованье будет им увеличено на рубль в год, а затем они были отпущены. Солдатам было объявлено то же.
Были распределены некоторые приказы и вакантные должности, как то: князю Петру Ивановичу Прозоровскому – Казна, Тихону Никитичу Стрешневу – Разряд, Петру Василь. Шереметеву – Поместный, или Земельный, [приказ], князю Ивану Борис. Троекурову – Стрелецкий, Петру Абр. Лопухину – Ямской, или почтовых лошадей, князю Михаилу Никитичу Львову – Земский, князю Федору Семеновичу Урусову – Иноземский; Посольский на время доверен Емельяну Игнат. Украинцеву с указом осведомлять Льва Кирилловича Нарышкина о делах высшей важности; Дворец не был отдан никому, ибо князь Б. Ал. ждал этого в качестве награды за свои услуги, а господствующие клики не желали, чтобы оный был дарован ему.