«Петр и Алексей», ром. г. Мережковского. – «Страна отцов» г. Гусева-Оренбургского

Деревня обнищала и опустла. Когда-то богатая хлбомъ поволжская сторона бьется теперь въ рукахъ крупныхъ кулаковъ-капиталистовъ, сумвшихъ выжать изъ земли вс соки и такъ скрутить деревню, что ей "податься некуда", нечмъ и защититься отъ все наростающихъ требованій. Хлбъ, когда-то "мужицкій", сталъ теперь "купецкимъ" и "арендательскимъ". Явились элеваторы искусно переправляющіе этотъ хлбъ въ "заморскія страны", а на мст стала все больше и продолжительне утверждаться хроническая голодовка, временами переходящая въ настоящій, даже оффиціально признаваемый голодъ. И по мр обнищанія деревни росъ капиталъ въ лиц "новоявленныхъ лэнддордовъ – Шаповаловыхъ, Стрижикозиныхъ, Широкозадовыхъ", которые изъ мелкихъ скупщиковъ выросли въ крупнйшихъ землевладльцевъ. Авторъ рисуетъ одного изъ нихъ, Широкозадова, какъ типичнаго представителя недавно народившейся силы. "Онъ нутромъ понялъ тактику земельнаго хищенія, умлъ использовать каждый недочетъ мужичьяго хозяйства, умлъ выбрать моментъ, чтобы придти и закабалить. Наступали у мужиковъ сроки платежей въ земельный банкъ, онъ умлъ дать деньги на такихъ условіяхъ, что земли въ конц концовъ переходили къ нему. Была нехватка у мужиковъ въ посвномъ хлб, онъ гостепріимно раскрывалъ амбары, урожай же переходилъ къ нему. А неурожай отдавалъ мужиковъ въ его полную власть, и, разоренные, часто они совсмъ безъ борьбы уступали ему земли, чтобы потомъ голоднымъ потокомъ наполнить житницкіе пригороды и слободки. Позади него, гд онъ прошелъ, слышались стоны и проклятія закабаленныхъ, а онъ шелъ дальше и дальше по узду, тая планы захвата, пугавшіе даже крупныхъ землевладльцевъ своей тонко-придуманной неожиданностью. Точно сытый, но жадный коршунъ медленно кружилъ онъ по узду, и участокъ за участкомъ оставались въ его рукахъ. При этомъ онъ не останавливался даже передъ мошенничествомъ, если оно было легально обставлено, длая этимъ только шагъ впередъ по скользкой, развращающей почв изжившаго закона" (стр. 118, "Страна отцовъ").

Этотъ процессъ покоренія деревни капиталомъ давно уже и неоднократно былъ описанъ въ литератур. Насъ интересуетъ въ данномъ случа отношеніе духовенства къ новой сил и то разложеніе, какое и въ его среду, какъ оказывается, вноситъ тотъ же Широкозадовъ и К^о. Съ одной стороны авторъ даетъ типичныхъ представителей поклонниковъ успха и всякой силы, въ лиц о. Матвя, напр., о. Рудонетова и другихъ. Они и свои дла устраиваютъ, и даже подыскиваютъ подходящіе тексты изъ писанія для возвеличенія дятельности Широкозадовыхъ. Въ то же время они хотятъ и себя представить строгими ревнителями чистоты церкви. Такъ, о. Рудонетовъ, крупный пайщикъ акціонернаго предпріятія, первый подымаетъ на духовномъ създ вопросъ объ отобраніи дтей у сектантовъ.

"– Отцы и братіе! – гремлъ онъ на весь създъ:– если мы заключаемъ вора въ темницу, разбойника посылаемъ на каторгу, прокаженнаго – въ больницу, то какъ же подобало бы поступить съ сектантомъ, который есть воръ, ибо отъемлетъ у ребенка благодать крещенія, разбойникъ, ибо убиваетъ его душу, прокаженный, ибо заражаетъ смрадомъ грха младенца! Но мы милосерды, какъ милосердъ Христосъ: оставляемъ на свобод преступника, ожидая его раскаянія, и лишь спасаемъ жертву его, исхищая изъ бездны грха родительскаго и прародительскаго.

Борода его трепетала на груди, и глаза горли". – Мы не полицейскіе, – замтилъ кто-то изъ молодыхъ батюшекъ. Но Рудометовъ не сдался.

– Мы – полицейскіе Бога вышняго! – сказалъ онъ:– ибо стражи храма его и охранители стада его!"

Отецъ Матвй, молодой батюшка изъ академиковъ, типъ воинствующаго "отца", мечтающаго ни боле ни мене, какъ о "еократіи". Когда разносится слухъ, "что вс школы, волею правительства, отойдутъ въ духовное вдомство", онъ даже забываетъ личныя огорченія и ликуетъ:– Да вы поймите: это мечта! Это возвратъ къ великому прошлому! Прошедшее становится будущимъ! Это первый шагъ въ царств еократіи!..

"О. Матвй вскочилъ на любимаго конька и теперь несся на немъ безъ удержу, скакалъ, жестикулируя, по пустынямъ безбожья, среди развалинъ вры, но скакалъ самоувренно, безъ страха и сомннія, въ широко-распахнутыя ворота, за которыми видлись ему строгія очертанія "царства еократіи". Наступало, по его словамъ, время "изжененія плевелъ", всесожженія сорныхъ травъ, заглушавшихъ "ниву Божью".

– Вотъ во Франціи духовенство гонятъ. Конечно, то черная католическая рать. А все же сказывается и въ семъ безумная дерзость интеллигентовъ и невровъ… Но то въ чужой полуязыческой держав творится. А что же наши суедумцы? Тотчасъ откликаются! Возвышаютъ главы свои, воздвигаютъ гоненіе на церковную школу: слышали, какъ тверское земство отличилось? Да и оно ли одно! Но… съ Богомъ шутки плохи! И тверское земство испытало это на себ… И Франція испытаетъ…

О. Матвй, поощряемый вниманіемъ слушателей, уже докапывался до самыхъ основаній, взрывалъ фундаменты и скакалъ на головокружительныя высоты, съ фанатическимъ блескомъ глазъ вскидывая руки, точно вызывая на борьбу какого-то ненавистнаго.