Сюда 5 мая явился из Митавы приветствовать Возницына с приездом назначенный к нему в пристава ротмистр Яган Вильгельм Кошкель, привезший с собой для продовольствования посольства герцогскую кухню. Были присланы также шесть лошадей с герцогской конюшни под посольскую карету. После обмена приветствиями и любезностями Возницын подробно выспрашивал его об отношениях в герцогской семье и о положении Курляндии: «…как поводится между князем младым и княгинею и опекуном князем Фердинандом, нет ли между ими какой ссоры и кто соизволил ему (князю Фердинанду) у младого князя опекуном быти: княгиня ль или их президенты и есть ли между ими согласие?» Кошкель рассказал Возницыну, что князь Фердинанд со своим братом, умершим герцогом Курляндским, не видался лет с двадцать, ездил повсюду и служил при разных дворах, а когда услышал о смерти брата, то испросил у польского короля согласие, чтобы ему быть опекуном над малолетним герцогом. У них в Курляндии такое право: когда герцога не станет, а дети останутся в малых летах, то правительствуют министры. Сначала герцогиня этого опекунства дяди не хотела и вместе с министрами ему сопротивлялась, но теперь она и некоторые министры с князем Фердинандом согласились, потому что он ничего вредного не делает; но некоторые министры не согласны, не хотят нарушать старого права и поехали к королю домогаться, чтобы того опекуна отставить. Только, по его мнению, ничего они тому опекуну «не учинят», потому что он пользуется королевским расположением — «король до него добр». Курляндия страдает от непомерных королевских поборов: король на всю Курляндию наложил великие поборы, просит вопреки обычаю двести тысяч золотых, а если не дадут, грозит поставить у них свои войска постоем. «А они и без того отовсюду стеснены и… вовсе изубожали», однако ж сколько могут, соберут и отдадут королю. «А тот-де запрос не токмо их убожит, но и вольность их ломает, чего у них преж сего никогда не бывало; а жили-де они токмо под королевскою протекцыей» и ставили иногда небольшое войско, а податей никаких не давали и «во всем имели вольность, как и Литва»[1403]. Эти разговоры Возницына в Эльбинге и по дороге в Митаву показывают, как московский дипломат пользовался каждым случаем, чтобы ориентироваться во внешних отношениях и во внутреннем положении тех стран, которые могли интересовать московское правительство. Отношения между Польшей и Бранденбургом, между Польшей и Курляндией и внутреннее положение прибалтийских государств будут вскоре важнейшими вопросами в русском дипломатическом ведомстве.
В герцогском имении, деревне Тайлуке, посольство в ожидании подвод ночевало три ночи и выехало отсюда 7 мая. Двигались медленно, так как подводы были из рук вон худы. В Митаву прибыли 11 мая. Прием был в высшей степени почетный. Навстречу послу за город выехал староста митавский с княжеской каретой в 6 лошадей для посла да с семью каретами для персонала посольства; конвоировала посольство рота конных мещан, а в городе по улицам, по которым посол проезжал, стояла пехота — мещане с ружьями, с крепости стреляли из пушек. Возницын благодарил герцога через старосту, а на следующий день, 12 мая, представился ему лично: «Был… у молодого князя Курляндского и у матери его княгини в замке, воздал им благодарение за вспоможение в приезде его и за всякое довольство». Ежедневно во все время пребывания в Митаве посольство кормилось на герцогский счет: «…подчиваны за столом отверстным (т. е. открытым) с церемониями». В благодарность посол перед отъездом отослал к князю, его матери и сестрам пять пар соболей[1404].