Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония

Обычаи города Одессы несколько диковаты, но подкупают своей искренней сердечностью. Здесь если уж чествуют популярную личность, то не знают удержу.

Петра Ильича в городе Одессе очень любили. Для него самого так и осталось загадкой, почему его именно здесь принимали с таким энтузиазмом, но он ощущал этот энтузиазм и душой, и телом в самом буквальном смысле. Дело в том, что один из диковатых обычаев города Одессы — качать виновника торжества. Это означает, что наиболее крепкие из присутствующих становятся в два ряда друг напротив друга, берутся за руки и насильно укладывают почетного гостя на образовавшееся шаткое ложе из сплетенных рук. И тут начинается безудержное веселье: виновника торжества подбрасывают, и он под всеобщее ликование взлетает в воздух и неуклюже приземляется на ложе из рук, чтобы тут же снова взлететь. Эта грубая забава повторяется минимум раз семь — таков традиционный ритуал — и приносит много радости всем зрителям и участникам, кроме, наверное, самого подбрасываемого.

Нужно заметить, что у Петра Ильича во время этого народного развлечения лицо от страха свело в застывшую маску. Когда его в первый раз подбросили в воздух, он жалобно застонал. Последующую процедуру он сносил молча, стиснув зубы и в ужасе широко раскрыв глаза. Все участники и собравшиеся вокруг зрители кричали «ура!» — это тоже было частью ритуала. Среди зрителей были госпожа Софи Ментер и Сапельников, которые должны были принимать участие в обоих концертах Чайковского в Одессе. Мадам Софи до слез хохотала над происходящим. «Боже мой, это неподражаемо!» — то и дело восклицала она и вынуждена была попросить у Сапельникова носовой платок, поскольку свой она потеряла и ей нечем было вытирать щеки, на которых слезы оставляли глубокие борозды в толстом слое пудры. «Неповторимое зрелище!» — отвечал Сапельников, который явно разделял всеобщее веселье и втайне мечтал сам стать жертвой подобной церемонии. Возможно, эта процедура была и болезненной, и опасной, но она относилась к почетным церемониям поклонения, а он жаждал славы во всех ее проявлениях.

И вообще у честолюбивого Сапельникова во время пребывания в Одессе было множество поводов позавидовать популярности своего покровителя и друга, которого здесь чествовали как народного героя. Почести, оказанные ему в Праге, Тифлисе и Нью-Йорке, блекли на фоне одесского триумфа. Чайковский, седобородый и уставший от жизни, на несколько дней стал героем портового города. При виде его дети на улицах ликовали, в газетах каждый день печатали о нем статьи, оркестр приветствовал его стоя, когда он в первый раз пришел на репетицию, а после премьеры «Пиковой дамы» овации не прекращались, с галерки слышались восторженные выкрики, напоминающие яростный вой, старики размахивали большими носовыми платками, а женщины бросались целовать ему руки. Восхищение «русским Бетховеном», желанным и бесценным гостем, подобно массовой истерии, охватило все слои общества. Каждая организация считала своим долгом дать банкет в его честь, каждая состоятельная семья стремилась пригласить его в гости.

К такому бурному излиянию чувств Петр Ильич совсем не был готов. Скольких друзей принес ему в этом городе его волшебный дар — дар превращения боли в музыку! Он был тронут, польщен и немного напуган таким страстным интересом к своей особе. Несмотря ни на что, его занимала одна только мысль — вернуться домой и работать, потому что сердце и разум его были целиком и полностью охвачены самым крупным, скорее всего, последним и несомненно самым важным его произведением. Время настало, предзнаменования неоспоримы, приближается час большой исповеди.

Обращая полный восхищения и жалости взгляд на портрет Чайковского, написанный художником Кузнецовым во время празднований в Одессе, мы видим не гордого и самодовольного героя, а скорее замкнувшегося в себе и подавленного чрезмерным вниманием Чайковского. Да, наш полный восхищения и жалости взгляд видит не Петра Ильича, которого по доброму одесскому обычаю «качают» поклонники, а композитора, в голове которого уже звучит Шестая симфония. Он услышал все четыре части одновременно, все мотивы вдруг сложились сами собой. Когда же это произошло? Когда свершилось чудо, которого он так долго и тщетно ждал? Может быть, в городке Монбельяр, в маленькой комнатке, где пахло чистым бельем и лавандой? Может быть, именно там произошло зарождение творческой мысли? Может быть, сестры Дюрбах стали свидетельницами самого важного момента в жизни Петра Ильича Чайковского? Последний день уходящего года стал решающим и переломным.