Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Впрочем, Охранное отделение отвечало Кропоткину той же монетой, держа его под наблюдением. В 1917 году, разбирая архивы полиции, историк и активист Трудовой народно-социалистической партии Сергей Петрович Мельгунов (1879–1956) обнаружил, что его переписка с Петром Алексеевичем «целиком перлюстрировалась»[1558]. Департамент полиции МВД, несмотря на октябрьскую амнистию 1905 года, по-прежнему держал его на прицеле. Были прекращены уголовные преследования по обвинению «в принадлежности его к противоправительственному сообществу, присвоившему себе наименование „кружка чайковцев“», как и обвинение за издание «сочинений революционного содержания»[1559]. Но в справке Департамента полиции МВД, составленной в 1909 году, указывалось, что именно и по какой статье собираются впаять Петру Алексеевичу: «Ввиду же того, что, кроме описанных преступлений, Кропоткин ныне изобличается еще в принадлежности к образовавшейся за границей группе „анархистов“, поставивших своею задачею насильственное изменение существующего в Империи государственного строя, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 102 Угол[овного] Уложения, то против Кропоткина, в случае возвращения его в Россию, должно быть возбуждено уголовное преследование по упомянутой выше 102 ст. Угол[овного] Улож[ения]»[1560].

* * *

В 1911 году состояние здоровья Петра Алексеевича снова ухудшилось. Оставаться в сыром Лондоне было уже нельзя. «А я пишу в постели. Не везет мне этот год, вот уже с марта, – писал Петр Алексеевич Марии Гольдсмит в сентябре 1911 года. – Опять вступил в период, который у меня был одно время: усиленная работа – болезнь, усиленная работа – болезнь… Специалист, запретивший мне зимовать в Англии, теперь позволил, но не в Лондоне. Хотим попробовать Брайтон. Взяли домик для нас двоих. Близко к морю. Солнца в Брайтоне много»[1561]. Медик Уотсон Чэйн, приглашенный лондонским врачом Кропоткина, доктором Ингрэмом, рекомендовал Петру Алексеевичу лечь на операцию, но тот отказался. В то же время доктора сказали пациенту, что туберкулезный процесс в его легких остановлен и он может теперь зимовать в Англии, но не в Лондоне[1562].

Во второй половине октября Софья Григорьевна переехала в дом № 9 по брайтонской Чешэм-стрит, круто поднимавшейся в гору от берега моря, в двух километрах от него. Петр Алексеевич работал в Британском музее и приехал в снятый ими дом лишь 1 ноября. Пришлось перевезти тридцать три ящика с книгами и бумагами, двадцать пять ящиков и двенадцать пакетов Кропоткин раздал лондонским друзьям[1563]. В переезде ему помогали знакомые Черкезовых – грузины; одним из них был анархо-синдикалист Д. Д. Гамбашидзе[1564].

Саша теперь жила в Лондоне с мужем, юристом и литератором Борисом Федоровичем Лебедевым (1877–1948), социалистом-революционером по убеждениям. Они поженились в 1910 году.

Сразу после переезда Петр Алексеевич снова принялся за работу. Однако он все больше и больше «затворничает». Джордж Вудкок и Иван Авакумович, авторы биографии Кропоткина, называют его брайтонский дом – последнее жилище эмигранта на британской земле – выглядящим «как печальный конец активной жизни»[1565].

«Трудно, в 70 почти лет, жить на чужбине одиноким. Соня сама завалена перепиской – между мелкой домашней работой, вдобавок осложненной моими хворостями. А я хотя чувствую себя совершенно бодрым умственно, постоянно оказываюсь неспособным просидеть даже те 5–6 часов, на которые свелась моя работа. Ну, словом – старость», – пишет Петр Алексеевич своему другу, инженеру Петру Акимовичу Пальчинскому (1875–1929). Он много гуляет по берегу моря, наслаждается теплой погодой, хотя и скучает по Средиземному морю. Вести хозяйство им по-прежнему помогает Мари.

Несмотря на «курортную жизнь» в приморском Брайтоне, который он почти не покидал и где он ощущал себя «во втором изгнании, наложенном на первое»[1566], Кропоткин не прекращал живо интересоваться событиями в России и в мире, социалистическим и рабочим движением в Британии. В 1912 году он использовал свои связи в британских политических кругах, чтобы добиться отмены решения о депортации из Британии Малатесты за анархистскую деятельность. Не принимая непосредственного участия в работе двух эмигрантских центров русского анархизма, в Париже и Женеве, он продолжает помогать им советами и рекомендациям, делясь своими представлениями о том, что следует делать.