Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

«Одесса» оказалась небольшим рестораном, больше заслуживающим название «кафе». О чем мы там говорили и что ели, я не помню, потому что, едва усевшись за стол, заслушался пением молодой красавицы. «Мама, нет слов ярче и милей, мама, нет глаз мягче и добрей…»[74], пела она, а я смотрел на нее и думал не о маме, а о певице. Она не только была красивой, хорошо пела и хорошо аккомпанировала себе на аккордеоне. Красивых одаренных певиц я видел много. Но от этой исходил какой-то внутренний свет, лучи тепла исходили. Словами это передать нельзя. Пушкин, возможно, сумел бы, а я не могу. Скажу только, что я сразу же почувствовал, что передо мной особенная женщина. Что в ней такого особенного, я не сразу понял, да и до сих пор не до конца понимаю. Но — особенная, не такая, как все! Она пела не так, как все, улыбалась не так, как все, и вообще была другой. Прекрасной, чарующей, несравненной… Я полюбил ее с первого взгляда, только не сразу осознал это. Поначалу смотрел и думал: «Ах, как же хорошо она поет!» «Кто это?» — спросил я у моих спутников. «Не знаем», — ответили они. «Как можно не знать такую певицу?» — удивился про себя я. Ударник Володя, совсем молодой еще парнишка, сказал: «Это Вера Белоусова, мы с ней знакомы».

«Вера Белоусова, Вера Белоусова, Вера Белоусова…» — звучало весь вечер в моих ушах.

В течение недели я каждый вечер приходил в «Одессу», чтобы слушать пение Веры. Слушал, любовался ею и очень хотел с ней познакомиться, но подойти не решался. К ресторанным певицам часто подкатываются любители развлечений, разные ловеласы. Мне не хотелось, чтобы мой ангел сочла меня ловеласом. Да и как вообще можно к ней подойти? Что я ей скажу? Здравствуйте, я — Петр Лещенко, приехал в Одессу из Бухареста и хочу познакомиться с вами, потому что вы мне нравитесь? А она ответит на это: «А я не хочу с вами знакомиться, потому что вы мне не нравитесь». И что тогда? Французы очень верно говорят, что второго шанса произвести первое впечатление не бывает. Мне же хотелось произвести на Верочку самое благоприятное впечатление, такое, чтобы она сразу же почувствовала расположение ко мне. Обратиться к Володе? Попросить познакомить меня с ней? А почему бы и нет?

Володя охотно согласился мне помочь. На мое счастье, он не питал к Верочке никаких чувств, кроме дружеских. От него я узнал кое-что о моем ангеле (так я про себя называл Верочку). Узнал, что живет она с матерью и двумя младшими братьями, что отца у них нет. Много позже, уже от самой Верочки, я узнал, что ее отец воюет в рядах Красной армии. По понятным причинам во время оккупации это скрывалось. Верочкиному отцу посчастливилось вернуться домой после войны, но из-за ран прожил он недолго и умер в 1948 году. Верочка так и не смогла с ним увидеться после войны.

«Мать у нее старая, ей уже за сорок, — сказал Володя, — и она часто болеет». Эти слова поразили меня словно удар грома, ведь мне тогда тоже было «за сорок», вскоре, буквально на днях должно было исполниться сорок четыре года. Значит, я тоже старый? Сам я себя стариком не считал и до сих пор не считаю. Сил у меня пока, слава богу, достаточно. Но сам факт того, что я ровесник Верочкиной мамы, сильно меня угнетал. Угнетал до тех пор, пока я не убедился в искренности Верочкиных чувств ко мне.

Володя познакомил нас. «Петр Лещенко?! — ахнула Верочка. — Тот самый?! А я так хотела попасть на ваш концерт, но не смогла достать билета».

С билетами на мои концерты в Одессе была целая история. Вначале, не получив моего первого письма, Селявин сам назначил даты в январе 1942 года. Затем пришлось объявить, что ввиду моей болезни концерты переносятся на более поздний срок. Никто из зрителей не сдал билетов. «Вы представляете! — радовался Селявин. — Никто не сдал! Ни один человек! Все вас ждали! Ах, как ждали!»

Разумеется, я пригласил Верочку на свой первый концерт, который должен был состояться 5 июня в здании Одесского Русского театра. (Сцена Оперного театра в те дни была занята.) Мило зардевшись, Верочка приняла приглашение, но тут встрял Володя. «Петр Константинович, все билеты на ваше выступление проданы», — напомнил мне он. «Неужели для моей гостьи не найдется места? — удивился я. — Я поговорю с Селявиным». «Селявин не сможет ничего сделать, — вздохнул Володя. — Билеты продавались в Оперный театр, а выступать вы будете в Русском. Там зал меньше, придется расставлять стулья, где только можно, чтобы вместить всех зрителей. Хорошо, если достанет мест на всех, кто купил билеты».