Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Дожить, выжить было тогда главной задачей. Я не мог понять, что произошло с людьми. Немцы творили неслыханные зверства, и румыны не отставали от них. Двадцатый век! Европа! А людей вешают на улицах и оставляют висеть в устрашение живым! Будучи в Одессе, я вспоминал, как румыны пришли в Кишинев в 1918 году. По сути дела, тогда тоже была оккупация. Пришли чужие солдаты и начали устанавливать свои порядки. Но те румыны были совсем другими, не такими как в 40-е годы. Не было облав, не было публичных казней, не было преследования евреев и цыган. В конце весны 1918 года в Кишиневе кто-то поджег румынские армейские склады. Говорили, что это дело рук большевиков. Но мы спокойно ходили по улицам и не боялись того, что нас схватят и повесят из-за этого поджога. Профессор Алексяну, преподававший когда-то право, подписывал приказы о казнях ни в чем не повинных людей, которых предавали смерти без следствия и суда. Примар[76] Одессы Герман Пынтя, имя которого было знакомо мне еще с 1918 года[77], был сыном уважаемого в Кишиневе адвоката и офицером русской армии. Кто мог подумать о том, что Пынтя станет творить в Одессе? А румынских военных приходилось опасаться даже мне, обладателю румынского паспорта. Патрульный мог преспокойно выстрелить в человека, показавшегося ему подозрительным, не спрашивая документов и ничего не выясняя. Так, например, был убит мой знакомый, бухарестский коммерсант Никулае. Приехав в Одессу, он с непривычки сделал глупость — вышел на улицу ночью, во время комендантского часа. Возле здания сигуранцы на Канатной улице его застрелил часовой. Видимо, часовой решил, что перед ним партизан, который хочет кинуть бомбу в окно. У Никулае в Бухаресте остались больная мать, жена и трое детей.

Моя жизнь в Одессе

Остаться после концертов в Одессе я решил по трем причинам. Первой и главной причиной была Верочка. Она родилась и выросла в Одессе, любила этот город и не хотела уезжать отсюда в Бухарест. Мать ее тоже не хотела уезжать. Второй причиной было ощущение того, что я дома, которое появилось у меня в Одессе. Я не был одесситом, Одесса была оккупирована румынами, но все равно было ощущение того, что я нахожусь дома, в России. Как румыны ни старались «орумынить» Одессу, город продолжал оставаться русским. Русским по духу. Мне было приятно гулять по одесским улицам, слышать родную речь, смотреть на моих соотечественников. Третьей причиной была неприязнь ко всему русскому, которая все возрастала и возрастала в Бухаресте. Я понимал, что мой ресторан со дня на день закроют и спокойно выступать мне не дадут. А если и дадут, то мало кто будет меня слушать. Очень много русских из Бухареста переехало в Траснистрию. Работать в Одессе для меня было гораздо предпочтительнее, нежели в Бухаресте.