Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Мы выступали вместе с Верочкой с конца июня до начала августа 1944 года, а затем нам пришлось сделать перерыв. Уже в конце июля началось повальное бегство из Бухареста. Бежали те, кто имел основания опасаться прихода Красной армии, а таких в Бухаресте было предостаточно. До поры до времени они тешили себя надеждой на чудо. Одни надеялись на Гитлера, который грозился по радио пустить в ход какое-то сокрушительное оружие. Другие говорили, что англичане с американцами не пустят Сталина в Европу. Были и другие предположения. Но дело закончилось Августовским восстанием[90]. В Бухаресте несколько дней было очень неспокойно. Мы с Верочкой в те дни радовались тому, что ее мать и братья находятся в Либлинге, далеко от Бухареста. Мы сидели дома всей семьей. Валечка с сыном на это время тоже перешла к нам, потому что вместе нам было спокойнее. Были опасения, что гитлеровцы, в ответ на заявление короля Михая о переходе Румынии на сторону коалиции[91], попытаются оккупировать Румынию. Это означало, что в Бухаресте могут разгореться ожесточенные бои. На наше счастье, у Гитлера уже не было сил для оккупации Румынии. Его фронты трещали по швам. Мы ожидали, что венгры тоже последуют румынскому примеру, но венгры до конца войны оставались на стороне Гитлера.

Сторонники Антонеску немного постреляли в Бухаресте, но слава богу, этими несколькими перестрелками все и обошлось. 31 августа в Бухарест вошла Красная армия. Нашей радости не было предела. Многие радовались. Чуть ли не полгорода вышло на улицы встречать советских солдат. Мы с Верочкой и Валечкой тоже были среди встречающих.

Началась новая жизнь. Тогда, правда, еще не было понятно, что будет дальше. Но одно мы знали наверняка — фашистов прогнали, они больше не вернутся, скоро они будут уничтожены окончательно.

При первой же возможности к нам в Бухарест приехали Верочкины родственники. На первых порах они поселились дома у Валечки, поскольку в то время снять жилье в Бухаресте было невозможно. Никто не сдавал жилья, никто не хотел пускать постояльцев. Валечка не возражала, напротив — радовалась тому, что может сделать что-то доброе для родственников Верочки, которую она полюбила словно родную сестру. Даже сказала мне как-то раз: «Ах, как же Вера похожа на Катю». Большого внешнего сходства между ними не было, просто Валечке хотелось так думать.

У Верочкиного брата Георгия, которого дома звали Жориком, еще в Одессе обнаружился артистический талант. Он хорошо, с чувством пел, хорошо танцевал и собирался стать артистом. В Бухаресте я занялся его образованием. Научил его самому основному, тому, с чего начинает любой артист, подарил одну из своих гитар и подобрал кое-какой репертуар. Жорик очень хотел выступать, прямо-таки рвался, но мы с Верочкой тактично, чтобы не обидеть, объяснили ему, что до выступлений нужно очень многому научиться. К сожалению, артистом Жорик так и не стал. Вернувшись в Советский Союз, он стал работать шахтером и учиться на инженера.

За что меня оклеветали?

Советские солдаты остались в Бухаресте ненадолго. Они ушли добивать врага. Румыны теперь стали союзниками Советского Союза и тоже воевали с гитлеровцами. Многие из знакомых офицеров, которых я встречал в Бухаресте, были растеряны. Вчера одни были врагами, а другие союзниками, сегодня же все наоборот и те же самые командиры посылают солдат сражаться с бывшими союзниками. Рассуждали все по-разному, но сходились в одном — надо сделать все возможное для того, чтобы война закончилась как можно скорее. Люди устали от войны.

С приходом советских войск в Бухаресте возродилась мода на все русское. Владельцы ресторанов, в которых я выступал, в одночасье изменили программу и теперь хотели только русских песен. Наш дуэт с Верочкой начал пользоваться огромной популярностью. Мы были чуть ли не единственными русскими певцами в Бухаресте. Все сразу вспомнили о моей былой славе, угасшей за то время, пока я был в Одессе и в армии. Нас переманивали, соблазняли выгодными контрактами. Но не это было главным. Главным было то, что мы перестали бояться. Жизнь была нелегкой, но на сердце было легко. Мы с Верочкой уже решили после окончания войны переехать в Советский Союз. Война изменила мое отношение к румынам. Среди румын, как и среди любого народа, есть и хорошие, и плохие люди. Я понимал это, но очень многого не мог забыть. Я не мог забыть того, что творилось в Бухаресте летом 1941 года, когда Гитлер напал на Советский Союз. Я не мог забыть того, что видел в Одессе — виселицы и как хватали людей на улице без какой-либо причины. Я не мог забыть своей службы в румынской армии. Много было такого, что не вызывало у меня желания оставаться в Румынии. Мы с Верочкой не определились только в том, где мы станем жить в Советском Союзе. Верочке хотелось вернуться в Одессу, а меня ностальгически влекло в Кишинев, где прошло мое детство. Но я тоже склонялся к Одессе, поскольку для артиста жить там было предпочтительнее.