Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Песня мне не просто понравилась, а запала в душу. «Что это за песня? — спросил я. — Кто ее поет?» «Пока еще никто, но можете петь вы, — ответил Георгий. — Это моя песня, я на днях ее написал. Но пока это не песня, а только стихи. Надо бы еще музыку…»

Музыку написал мой приятель Жорж Ипсиланти, песню эту я в шутку называл «Песней двух Георгиев». Я стал петь эту песню в завершение каждого своего выступления и продолжаю петь до сих пор. Мечтаю, как по приезде в Советский Союз разыщу Георгия и попрошу написать для меня другую песню, которая будет начинаться словами «Я вернулся домой». Сам бы написал, да не могу. Настоящего поэтического таланта у меня нет, есть только чувство рифмы. Я могу сочинить простенький стишок, но не могу простыми словами рассказать о самом важном. Для этого большой талант нужен, такой, как у Георгия.

У советских людей другие обычаи и привычки. Если бы такую песню мне написал бы кто-то из местных, то первым делом спросил бы, сколько я заплачу ему за труды. Георгий же просто подарил мне песню — пойте на здоровье. И в придачу подарил карандашный рисунок — мы с Верочкой на сцене, который нарисовал во время нашего выступления. Рисунок этот так же хорош, как и песня. В 1948 году я записал песню Георгия на пластинку[104].

Послевоенная жизнь

Окончание войны стало праздником для всех. Люди, вне зависимости от их политических взглядов, радовались тому, что закончился этот кошмар. Бухарест во время войны пострадал не так сильно, как Будапешт (я был там и видел руины), но все же пострадал, его много раз бомбили. Гораздо сильнее бомбили Констанцу[105], через которую шло много военных грузов. Также там в порту было большое нефтехранилище. Не только порт бомбили, но и все вокруг. Однажды бомба попала в мой дом, который я отдал Зиночке. К счастью, в тот момент дом был пуст. Зиночка с Игорем уехали в Бухарест накануне бомбежки, чтобы показать Игоря врачам. У него болело горло, и Зиночка испугалась — уж не дифтерия ли это? У Зиночки от дифтерии в трехлетнем возрасте умер младший брат, и поэтому она очень боится дифтерии. Оказалось, что у Игоря обычная ангина. Благодаря этой ангине Зиночка с Игорем остались живы. Если бы они не уехали, то, вне всяких сомнений, погибли бы, поскольку бомбили ночью, когда они находились дома. Когда я встретился с Зиночкой весной 1944 года для того, чтобы завершить оформление развода, она только сказала мне, что дома больше нет. Подробности я узнал от сестры Вали. Благословляю эту ангину (бывает же и от болезней польза!) и думаю о том летчике, который бомбил Кармен Сильву. От этого места до порта — добрых двадцать километров. У берега нет ни доков, ни кораблей. То, что дело было ночью, не может служить оправданием. Ночью порт заметен еще лучше, чем днем. При любой маскировке света там гораздо больше, чем в мирно спящем городке. Спутать невозможно. Зачем летчик сбросил бомбы на обывательские дома? Зачем хотел убить мирных граждан? Однажды, после выступления у летчиков, я спросил об этом у одного подполковника. Тот объяснил, что если летчик по каким-то причинам не может выйти на цель, то он сбрасывает бомбы где придется, чтобы налегке вернуться домой. Меня подобное объяснение не удовлетворило. Наш дом стоял у моря. Что мешало летчику сбросить бомбы в море? Мне приходилось летать ночью над морем, и я знаю, что воду от суши можно отличить даже в полной темноте. Мне не жаль дома, черт с ним, с этим домом! У меня холодеет внутри при мысли о том, что мой сын и моя бывшая жена могли бы погибнуть по странной прихоти судьбы, по воле какого-то неизвестного мне летчика. Такие бессмысленные смерти и есть самое страшное в войне. Гибель солдат на поле боя еще как-то можно объяснить, но как можно объяснить гибель спящего ребенка? Или гибель женщины, которая возвращалась домой к своим детям с рынка, а ее схватили на улице во время облавы и расстреляли как заложницу? Один румынский капитан, воевавший с лета 1941 года, сказал мне весной 1944-го: «Того идиота, который придумал казнить заложников, надо было утопить в бочке с дерьмом, потому что другой смерти он не заслуживает. Убивают троих наших солдат. Мы расстреливаем за них три сотни обывателей, и что в результате? Нас начинают не бояться, нет. Нас начинают ненавидеть, нам мстят при любой возможности. В Овидиополе моих солдат женщина угостила отравленным молоком. Из тех, кто пил его, не выжил никто. Оказалось, что ее мужа расстреляли как заложника. И таких случаев я знаю много».

Гнусное дело — война. Я на своем веку повидал две войны и молю бога, чтобы на этом закончилось.