Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Сразу же после объявления о капитуляции Германии мы с Верочкой поехали в большое турне по Румынии, которое организовал нам Жорж Ипсиланти (я уже упоминал о нем). В военной комендатуре Бухареста я получил письмо, в котором командиров частей просили оказывать нам содействие в организации концертов. Приезжая в какой-нибудь город, мы сначала выступали для публики, а затем объезжали расположенные поблизости воинские части. От усталости мы в прямом смысле слова валились с ног, но что была усталость перед тем, что закончилась война? Проснусь, бывало, утром с мыслью о том, что надо включить радио, чтобы послушать сводку, но тут вспоминаю, что война закончилась и сводок больше не передают! Шесть лет прошло, а я до сих пор радуюсь, когда вспоминаю те первые послевоенные недели. Счастье в то время казалось безграничным и бесконечным.

Из Питешти[106] нам пришлось срочно вернуться в Бухарест. Пришла телеграмма от отчима, в которой говорилось о том, что маму положили в больницу и состояние ее тяжелое. В Бухаресте мы узнали нерадостные подробности. У мамы вдруг открылось кровотечение, и ей сделали операцию. Врачи беспокоились за ее жизнь, но мама выжила. Мне невозможно было представить, что я могу ее потерять. Я никогда не знал своего отца, мама была для меня всем — и матерью, и отцом. Несмотря на то что в последние годы маминой жизни отношения между нами были не самыми лучшими, я все равно любил ее и продолжаю любить. Мама умерла в 1948 году, и я до сих пор не могу с этим свыкнуться. После войны в Бухаресте осталось мало хороших врачей, вообще мало врачей осталось. Через знакомых офицеров мне удалось уложить маму для обследования в один из советских военных госпиталей. Советские врачи сказали мне то же самое, что и румынские: «Сделать ничего нельзя, тем более в таком возрасте. Болезнь будет прогрессировать. Готовьтесь к худшему». Ужасно, когда слышишь это «готовьтесь к худшему» по отношению к близкому человеку. На сердце у меня лежал тяжелый груз, но при маме я изо всех сил пытался выглядеть беспечным и веселым, чтобы она ни о чем не догадалась. Притворство мое (наше) было напрасным, поскольку мама обо всем догадывалась и, в свою очередь, притворялась перед нами. Лишь перед смертью сказала Вале: «Я давно все знаю, доченька, давно готовлюсь к смерти. Наконец-то она пришла за мной».

В 1945 году появилось одно обстоятельство, которое до сих пор осложняет нам с Верочкой жизнь. Мы, супруги, вдруг стали гражданами разных стран. Румынский паспорт Верочки, полученный ею в мае 1944 года, аннулировали и вместо него выдали ей удостоверение иностранки, в котором было указано, что она является гражданкой Советского Союза. Сделали это румынские власти, ссылаясь на то, что таково требование Москвы. Я попросил выдать и мне такое же удостоверение, сославшись на то, что родился в Херсонской губернии, ныне относящейся к Советскому Союзу. Несмотря ни на что, я сохранил намерение переехать в Советский Союз, только в то время не предпринимал никаких действий по этому поводу. Если бы румыны признали меня советским гражданином, то получить советский паспорт мне не составило бы труда. Но мне отказали на том основании, что я являлся гражданином Румынии до войны, а речь сейчас идет только о тех, кто получил румынское гражданство с 1941 по 1945 год. Нет так нет. В то время мы с Верочкой и представить не могли, какими трудностями обернется для нас разница в наших статусах. Мы продолжали жить как жили, однако первая неприятность возникла уже в 1945 году.