Петр Первый

В 1713 году в связи с летней кампанией русских войск в Финляндии состоялась любопытная переписка между Петром и вице-адмиралом Крюйсом. Вице-адмирал предостерегал царя от непосредственного участия в морских и десантных операциях, всегда опасных для жизни. На эти уговоры царь ответил: «Я уже вящше осьмнадцати лет служу сему государству (о чем пространно не пишу, понеже всем то известно) и в коликих баталиях, акциях и балагерах (то есть осадах) был, везде от добрых и честных офицеров прошен был, дабы не отлучался».

Итак, службу «сему государству» Петр, по его подсчетам, начал 18 лет назад, то есть в 1695 году. Много позже, когда собирались материалы для «Истории Северной войны», царь в собственной записке внес уточнение: «начал служить с первого Азовского походу бомбардиром, когда каланчи взяты».

Таким образом, потешные игры и Кожуховские маневры, в которых царь отправлял должность барабанщика и бомбардира, первые увлечения кораблестроением, сооружение Переяславского флота, путешествие в Архангельск в его представлении остались за пределами «службы». Петр не включил все эти события в собственный послужной список, видимо, на том основании, что эти события не завершились результатами государственного значения.

Расширительное толкование своей службы как службы государственной Петр сочетал с более узким. При отсчете времени службы на море он руководствовался несколько иными критериями. В том же 1713 году, сообщая о небывалом шторме на Балтийском море, Петр пишет: «Правда, в 22 года, как я начал служить на море, разве два или три таких штормов видел». Следовательно, начало морской службы царь ведет со времени строительства Переяславской флотилии. Боевых действий эта флотилия не совершила, тем не менее Петр считал, что уже и тогда нес морскую службу, но еще не «служил сему государству».

Эпистолярное наследство Петра раскрывает и его представление о том, как следовало относиться к службе – с полной отдачей сил, с игнорированием личных, так сказать, частных интересов ради интересов государственных, с готовностью жертвовать жизнью ради достижения цели государственного значения.

В повседневной деятельности Петр часто выступал как бы в двух качествах. Когда царь «служил» бомбардиром, капитаном, полковником, корабельным мастером, видимо, он полагал себя частным лицом и носил имя Петра Михайлова. Будучи в чине шаутбейнахта, а затем вице-адмирала, он требовал, чтобы к нему обращались на флоте не как к государю, а как к лицу, носящему военно-морской чин: «Господин шаутбейнахт», «Господин вице-адмирал».

Как частный человек он присутствовал на семейных праздниках сослуживцев, хоронил лиц, которых высоко ценил при жизни, а также участвовал в придуманных им играх в «князя-кесаря» и в «князя-папу».

Когда царь строил корабль, штурмовал крепость или стремительно преодолевал огромные расстояния, чтобы принять личное участие в каком-либо деле, – он работал, причем работал не столько для того, чтобы внести личный вклад в дело, сколько для того, чтобы своим примером воодушевить других, показать необходимость хотя и изнурительного, но крайне полезного дела. Этого рода деятельность приобретала поучительно-педагогический характер.

Воспитательное значение личного примера едва ли не ярче всего описал один из «птенцов гнезда Петрова», младший современник Петра Иван Иванович Неплюев. После возвращения из-за границы, где Неплюев в числе других обучался военно-морскому делу, ему довелось сдавать царю экзамен. «В 8 часов государь приехал в одноколке и, мимо идучи, сказал нам: „Здорово, ребята“. Потом через некоторое время впустили нас в ассамблею, и генерал-адмирал (то есть царь) приказал Змаевичу напредь расспрашивать порознь, кто что знает о навигации. Потом, как дошла моя очередь (а я был, по условию между нами, из последних), то государь изволил подойти ко мне, не дав Змаевичу делать задачку, спросил: „Всему ли ты научился, для чего был послан?“ На что я ответствовал: „Всемилостивейший государь, прилежал я по всей своей возможности, но не могу похвалиться, что всему научился, а более почитаю себя пред вами рабом недостойным и того ради прошу, как пред богом, вашея ко мне щедроты“. При сказании сих слов я стал на колени, а государь, обратив руку праву ладонью, дал поцеловать и при том изволил молвить: „Видишь, братец, я и царь, да у меня на руках мозоли, а все оттого: показать вам пример и хотя б под старость видеть мне достойных помощников и слуг отечеству“».

Осмысливая поведение Петра, собирая факты, относящиеся к его военной и государственной деятельности, Феофан Прокопович создал теорию, смысл которой состоял в том, что «воины достойны толикого царя, и царь достоин есть толиких воев».