Петр Первый

– Может, он какие старые обиды вспомнил? (Мигнул Бровкину.) Может, жених когда тебя за волосы таскал? Али кнутовище ломал об тебя? Прости его, Христа ради… Помиритесь…

Что на это ответить? Руки, ноги дрожали… Он глядел на Волкова, – тот был бледен, покорно смирен… И вдруг вспомнил, как на дворе в Преображенском Алеша вступился за него и как Волков бежал по снегу за Меньшиковым и умолял, цеплялся, чуть не плакал…

«Эге, – подумал Иван Артемич, – главный-то дурень, видно, не я тут…» Взглянул на Волкова и до того обрадовался, – едва не испортил все дело… Но уже знал, чего от него ждут: опасной потехи – по жердочке над пропастью пройти… Ну, ладно!

Все глядели на него, Иван Артемич тайно под столом перекрестил пупок, поклонился Петру и князь-папе:

– Спасибо за честь, сватушки… Простите нас, Христа ради, дураков деревенских, если мы вас чем невзначай обидели… Мы, конечно, люди торговые, мужики грубые, неученые. Говорим по-простому. Девка у нас засиделась – вот горе… За последнего пьяницу рады бы отдать… (В ужасе покосился на Петра, но – ничего – царь фыркнул по-кошачьи смехом.) Ума не приложим, почему женихи наш двор обходят? Девка красивая, только что на один глазок слеповата, да другой-то целый. Да на личике черти горох молотили, так ведь личико можно платком закрыть… (Волков темным взором впился в Ивана Артемича.) Да ножку волочит, головой трясет и бок кривоватый… А больше нет ничего… Берите, дорогие сваты, любимое детище… (Бровкин до того разошелся – засопел, вытер глаза.) Чадо, Александра, – позвал он жалобным голосом, – выдь к нам… Алеша, сходи за сестрой… Не в нужном ли она чулане сидит, – животом скорбная, это забыл, простите… Приведи невесту…

Волков рванулся было из-за стола. Меньшиков силой удержал. Никто не смеялся, – только у Петра дрожал подбородок.

– Спасибо, дорогие сватушки, – говорил Бровкин, – жених нам очень пондравился. Будем ему отцом родным: по добру миловать, за вину учить. Кнутовищем вытяну али за волосы ухвачу, – уж не прогневайся, зятек, – в мужицкую семью берем…

Все за столом грохнули, хватались за бока от смеха. Волков стиснул зубы, стыд зажег ему щеки, – налились слезы. Алеша втащил из сеней упирающуюся Саньку. Она закрывалась рукавом. Петр, вскочив, отвел ей руки. И смех затих, – до того Санька показалась красивой: брови стрелами, глаза темные, ресницы мохнатые, носик приподнятый, ребячьи губы тряслись, ровные зубы постукивали, румянец – как на яблоке… Петр поцеловал ее в губы, в горячие щеки. Бровкин прикрикнул:

– Санька, сам царь, терпи…

Она закинула голову, глядя Петру в лицо. Было слышно, как у нее стукало сердце. Петр обнял ее за плечи, подвел к столу и – пальцем на Василия Волкова.

– А что, – худого тебе жениха привезли?

Санька одурела: надо было стыдиться, она же, как безумная, уставила дышащие зрачки на жениха. Вдруг вздохнула и – шепотом: «Ой, мама родная…» Петр опять схватил ее – целовать…

– Эй, сват, не годится, – сказал князь-папа. – Отпусти девку…

Санька уткнулась в подол. Алеша, смеясь, увел ее, Волков щипал усы, – видимо, на сердце отлегло. Князь-папа гнусил:

– Сущие в отце нашем Бахусе возлюбим друг друга, братие… Вина, закуски просим…

Иван Артемич спохватился, захлопотал. На дворе работники ловили кур. Алеша, виновато улыбаясь, накрывал на стол. Донесся Санькин надломанный голос: «Матрена, ключи возьми, – в горнице под сорока мучениками…» Петр крикнул Волкову: «За девку благодари, Васька». И Волков, поклонясь, поцеловал ему руку… Иван Артемич сам внес сковороду с яичницей. Петр сказал ему без смеха:

– За веселье спасибо, потешил… Но, Ванька, знай место, не зарывайся…

– Батюшка, да разве бы я осмелел – не твоя бы воля… А так-то у меня давно и души нет со страху…

– Ну, ну, знаем вас, дьяволов… А со свадьбой поторопись – жениху скоро на войну идти. К дочери найми девку из слободы – учить политесу и танцам… Вернемся из похода – Саньку возьму ко двору…

Глава шестая

В феврале 1695 года в Кремле с постельного крыльца думным дьяком Виниусом объявлено было всем стольникам, жильцам, стряпчим, дворянам московским и дворянам городовым, чтоб они со своими ратниками и дружинами собирались в Белгороде и Севске к боярину Борису Петровичу Шереметьеву для промысла над Крымом.

Шереметьев был опытный и осторожный воевода. К апрелю месяцу, собрав сто двадцать тысяч служилого войска и соединившись с малороссийскими казаками, он медленно пошел к низовьям Днепра. Там стояли древняя крепость Очаков и укрепленные турецкие городки: Кизикерман, Арслан-Ордек, Шахкерман и в устье Днепра на острову – Соколиный замок, от него на берега протянуты были железные цепи, чтобы заграждать путь в море.