Петр Столыпин. Последний русский дворянин

Да и как не стать другим. Полковник Герасимов докладывал, что эсеры не оставляют надежды расправиться с премьером различными способами. Узнав дом, куда ходит в гости Столыпин, они сняли квартиру в доме напротив, чтобы подстрелить премьера из окна. Как вспоминает дочь Мария, «после ареста человека, снявшего квартиру, он сознался, что должен был, по постановлению партии социал-революционеров, произвести покушение на папу. На следствии он показал, что два раза его рука подымалась для выстрела в моего отца, когда он подходил к окну, но папа оба раза был не один: один раз подвозил на кресле к окну мою больную сестру, а другой раз разговаривал с поставленным на подоконник мальчиком, и притом так нежно с ним общался, что рука убийцы невольно опускала револьвер». Можно себе представить, что говорили потом этому не потерявшему человеческий облик революционеру его подельники.

К премьеру попытались подобраться через его дочь Машу. По ее собственному признанию, «как-то утром я нашла рядом со своей чашкой кофе письмо с адресом, написанным совсем незнакомым почерком. Открыв его, я с удивлением увидела, что оно без подписи, а прочтя его, удивилась еще больше. Писал какой-то незнакомый мне мужчина, начиная свое послание словами: „Зная, что Вы разделяете наши взгляды и что, несмотря на Ваше чудовищно отсталое воспитание, Вы достаточно культурны, чтобы интересоваться музеями и картинными галереями, и посещаете их…“ Дальше же мне предлагалось в одном из музеев встретиться в определенный час с моим корреспондентом, который введет меня в кружок „наших с Вами единомышленников“, и где я, наконец, сбросив мучащие меня, по его мнению, „нравственные цепи“, могу свободно предаться счастью партийной работы. В конце письма стоял адрес какой-то дамы, на имя которой я должна была отвечать. Я не знала, что и думать. Все это было так дико и непонятно. Но, перечтя еще раз письмо, я показала его только Марусе и разорвала. Какое-то внутреннее чувство не позволило мне показать письмо моим родителям. Я сама не знала, права я или нет, но мне казалось неблагородным выдавать человека, как-никак доверившегося мне. „Ну что ж, – рассуждала я, – увидит этот господин, что ошибся, и отстанет“.

Но он не отстал, и я дней через пять получила второе письмо, тем же почерком. Но тон его был наглый, и содержание его так меня взорвало, что я, не теряя минуты, снесла письмо папа́, как раз сидевшему за утренним кофе. Только я все же зачеркнула адрес. Внимательно прочтя письмо и посмотрев на зачеркнутый адрес, папа́ спросил меня: „А первое?“

Я чистосердечно объяснила мотив моего поведения. Папа́ пристально посмотрел на меня, не сказал ни слова, но я по глазам его видела, что он меня понял и… одобрил. Вскоре я забыла об этом инциденте, и лишь много месяцев спустя мама́ мне вдруг показывает фотографию какого-то очень красивого брюнета и, на мой вопросительный взор, отвечает, что это и есть мой таинственный корреспондент.

По расследованию охранным отделением оказалось, что проектировалось следующее: когда я приду на свидание, меня поведут на какую-то квартиру, где я должна была встретиться с членами партии социал-революционеров. Между ними и был этот красавец-гипнотизер, под обаяние которого я, по мнению устраивавших этот заговор, неминуемо должна была подпасть. Он бы мне тогда рекомендовал учителя для моих сестер, которому, по моим настояниям, мои родители доверили бы образование своих младших дочерей. Попав, таким образом, в наш дом, этот человек должен был убить моего отца».

Между тем «осада» премьера в Зимнем дворце не прекращалась. Эсерам удалось внедрить своего человека в дворцовую охрану. Тот с револьвером в кармане стоял в карауле как раз при том входе, через который однажды и вышел Столыпин, но от неожиданности растерялся, не выстрелил, а затем вскоре был разоблачен. Летучий боевой отряд Центральной области Льва Зильберберга (он же Штифтарь), прославившийся убийством генерала фон дер Лауница и покушением на великого князя Николая Николаевича, пытался застрелить премьера при открытии медицинского института. Не удалось, полковник Герасимов распек за безделье Азефа, и тот сдал «коллегу» – повешен в Петропавловской крепости.

Во время очередной поездки в Петергоф на доклад к царю его пытался убить вольноопределяющийся 6-й роты 57-го Литовского полка эсер Василий Сулятицкий, тот самый, устроивший побег от казни с крепостной гауптвахты в Севастополе в 1906 году супертеррористу Борису Савинкову. Был арестован и повешен неопознанным, под фамилией Гронского.

В декабре 1906 года была арестована «боевая дружина» эсера Петра Добржинского в тот момент, когда они собирались нагрузить изящный красный авто германской марки взрывчаткой и направить его к дверям Зимнего (задолго до исламских камикадзе наших дней), которые соприкасались с апартаментами премьера.