Петр Струве. Революционер без масс

Когда сходят в могилу люди, с именем которых связано какое-нибудь историческое дело, трудно и в то же время привлекательно — из «формулярного списка» такого человека извлечь его дух) выгнать крепкий «спирт» его личности. Это значит дать не бледную, безжизненную «вытяжку», не éspirit de M-r Montesquieu (Voltaire etc.), а именно вызвать живой образ вместо сухой справки стола личного состава в главном управлении NN или заранее аккуратно заготовленной заметки некрологического «департамента» большой газеты…

Я вижу Бебеля. Может быть, потому что я много раз его видел и что самая блестящая эпоха его деятельности, когда он встал в полную меру своего роста, последнее десятилетие XIX века, пережита и мною со всей восприимчивостью, свойственной вообще развивающейся юности. И этот живой образ знаменитого агитатора и парламентария вдвигается для меня естественно в широкую историческую рамку, грани которой так хорошо изведаны, хотя лишь отчасти пережиты, всем нашим поколением. Лассаль разбудил рабочее движение Германии, вдохнул в него исторический энтузиазм и дал ему огненные слова. Маркс и Энгельс дали этому движению «науку», и «теорию», из которой с некоторыми поправками и приближениями могла быть выведена «практика» и «тактика». Но для того, чтобы энтузиазм не испарился и для того, чтобы теория не оказалась бездейственным «учением», необходимы были люди, которые хотели и умели бы действовать. Нужно было пламенному энтузиазму Лассаля и гениально-умным мыслям Маркса вселиться в живые и действенные личности, способные на упругую, повседневную работу создания большого движения. Такими людьми явились Либкнехт и Бебель. Не они одни. Из рядов ближайших последователей Лассаля вышли такие же действенные и упругие люди. Но как-то случилось так, что в первые ряды на протяжении целых десятилетий выдвинулись те деятели, которые именно умным мыслям Маркса нашли и создали живое воплощение в себе и в других. Быть может, это было случайно, просто они пережили других и долголетней работой приобрели руководящий авторитет. Но это далось им не без труда, не без заслуг и в этом смысле было вовсе неслучайно.

Замечательна в истории германской социал-демократии смена в лицах разных культурных сил и слоёв. Лассаль и Маркс были первоклассными духовными творцами своей эпохи. Борцы за демократию, они сами принадлежали к бессословной аристократии духа. Либкнехт был по сравнению с Лассалем и Марксом ординарным журналистом-профессионалом. К рабочему движению он пришёл через интеллигентские демократические увлечения. До конца своей жизни он оставался типичным немецким интеллигентом пасторского типа, со скучной, какой-то заспанной внешностью, за которой скрывалось, однако, большое упорство и упрямство. Через журналиста и демагога в нём пробивался старо-немецкий студент, который, может быть, только случайно не сделался «духовной особой». И, произнося свои речи, Либкнехт как-то по-пасторски не размахивал, а помавал руками. Однако, это пасторское «помавание» было весьма нужно и полезно для дела: в этих, точно усыпляющих, жестах символизировалась подчас серая и скучная, но воспитательная выдержка. Без неё эти кряжистые одиночки не могли бы собрать те рабочие баталионы, «железную поступь» которых предрекал и призывал Лассаль.

Совсем не таким, как Либкнехт, был Бебель. Его выдержка и упорство были другого чекана. По своей натуре Бебель был настоящим, типическим немецким «бюргером» в точном историческом смысле. Этот Todfeind der bürgerlichen Gesellschaft был fine-fleur немецкого мещанства. Я пишу это без всякого оттенка иронии — для меня это просто исторический факт.

В «пролетарии» Бебеля ощущалась вековая и богатая культура трудового немецкого мещанства. Это та же культура, которая, как часто безымянное художественное творчество, чарует нас в немецкой готике фрейбургского мюнстера и других соборов, в пластике Бамберга, Нюрнберга и Страсбурга, в драгоценной резьбе знаменитой любекской залы. Это — культура городского ремесла с его любовью к труду, порядку и вольностям, с его грубоватостью и в то же время размеренностью. Нечто старое и почтенное, непогасимо-буржуазное и в своих новых воинствующих антибуржуазных облачениях и заострениях. Такова вся немецкая социал-демократия.

Когда вы видите стройные группы демонстрирующих немецких «товарищей», чинно, под командой своих «орднеров», шествующих по улицам, — перед вами встают их предки, цеховые мастера и подмастерья, тоже выходившие на улицу для торжественных шествий, а подчас и ради той action directe, о которой мечтают современные синдикалисты и при помощи которой цехи в своих революциях завоёвывали себе права.