Петр Струве. Революционер без масс

Необъединённость так называемого объединённого правительства, составляющая секрет полишинеля и проявляющаяся подчас в формах комических, служит дальнейшим доказательством того нездорового состояния, в котором находится в России власть. В сущности, в этой необъединённости отражается та нелепая двойственная позиция, которую власть вообще заняла по отношению к элементам нового правового порядка в России. Она их не желает признавать, но она их не решается последовательно отрицать. В области управления новый строй решительно отрицается почти всеми, так или иначе «правящими», органами власти от местных до центральных включительно; в области законодательства он вынужденно признаётся. Но законодательство, стоящее вне живой связи с управлением, не может не быть обречено в значительной мере на бесплодие. Указанная двойственность, сказывающаяся и в том, как необъединённо построено и несолидарно действует правительство, ярко свидетельствует о глубокой болезни власти.

Есть люди, которые самую идею оздоровления власти признают утопической. Но ведь в таком оздоровлении — и только в нём — заключается эволюционный выход из того тупика, в который зашла политическая жизнь страны. Кроме того, несомненно, что и прошлое и даже некоторые факты настоящего нашей государственной жизни дают основания считать эту трудную проблему — при концентрации на ней общественного внимания и общественных усилий — разрешимой. Наша бюрократия, которую одно время отчасти по «цензурным» соображениям выставляли, как квинтэссенцию и главного носителя старого порядка, на самом деле есть явление довольно сложное, не поддающееся однозначной характеристике. Бюрократия не столько за совесть, сколько за страх служит реакции, движущие силы которой находятся, по-видимому, в обломках старого дворянства, в тех кругах, которые обыкновенно трактуются под зловещим заголовком «объединённого дворянства». Седалище современной реакции находится вне бюрократии, как таковой. В этом, между прочим, и обнаруживается и органическая слабость реакции, и её подчас поразительная техническая беспомощность.

Реакция способна поставить или окрасить в свою краску те 5–6 десятков губернаторов, которые сверху управляют Россией на местах; она способна была сильно (надолго ли?) окрасить нашу магистратуру и прокуратуру, но всё-таки большинство деловой рабочей бюрократии лишь нехотя, лишь из-под палки исполняет волю реакции, органически наше рабочее чиновничество её дела не творит и не может творить. В общем и целом русский чиновник — такой же обыватель, как и все прочие и, поскольку в разных группах чиновничества это обывательство не преодолевается профессионально-служебной тенденцией и тенденциозностью, отрезывающей «чиновника» от населения, бюрократия в своей массе не идёт с реакцией. А отрезывая себя от населения, бюрократия не может технически сколько-нибудь удовлетворительно выполнять своей деловой задачи.

Однако, с точки зрения оздоровления власти, важен не только и не столько рядовой чиновник. Важен дух власти, исходящий от высших её представителей. Этот дух должен во всех областях стать иным. Новая Россия требует нового отношения к себе власти. Требует и в объективном смысле, ибо управление не может быть управлением, превращаясь в политическую борьбу власти с населением. Требует и в субъективном смысле, ибо новая Россия желает, чтобы с нею, с проявлениями её независимой жизнедеятельности перестали обращаться, как с крамолой.