Петр Великий, голландский. Самозванец на троне

« А встречались стрельцы с некой бабкой Улианной, из терема царевны Марфы. И бабка эта пересылала письма от Марфы и Софьи стрельцам. А давала ли серебро, то мне неведомо. Но пошли изменнические разговоры на слободе, дескать, нету царя Петра, убили его бояре, а немцем заменили. Хотят вовсе извести веру православную. И царевича Алексея задушить замыслили. А кто ещё стрельцам помогает, то нам неведомо»

И написано было кривовато, неплохой бумаге, но и от этого схватился за голову князь- кесарь. От огорчения достал штоф калганной, да налил себе полный стакан зелена вина, и не поморщившись, выпил до последней капли. Чёрт его знает, лекарство водка или нет, но как-то отлегло от души и сердца. Позвонил боярин в колокольчик, призывая спальника, Семёна. Тот прибежал быстро, не мешкал.

– Сенька, Афонька больше ничего не приносил? – спросил боярин, наливая в стакан еще водки.

– Нет, батюшка… Ходил два дня в церковь, но ничего и нет… И из приказа тебя сержант Семёновского полка ожидает, дело какое…

– И давно?

– Нет, часа два…

– Ты что, ополоумел? – начал злиться Ромодановский, – может дело важное! Засеку тебя, дурня! Быстро его сюда!

– Так я думал, заняты, всё о важном размышляешь, батюшка…

– Пшёл вон, и сержанта сюда, и быстро!

– Как пожелаешь, – и холоп низёхонько поклонился, и закрвл дверь за собой.

Ромодановский убрал водку, принял благообразный вид, расположился в кресле, положил перед собой лист бумаги. Государственный муж за делами, и сам остался собой доволен.

Постучали, и вошёл сержант, с шапкой под мышкой, по Уложению. Выглядел бойко, куражно. Щеки бритые, волосы не длинные. Кафтан и сапоги ладные, при шпаге, молодец молодцом, ростом под потолок горницы.

– Князь-кесарь! Вынужден доложить, что во время обхода у Поганых прудов нашли два мёртвых тела в рогожных кулях. Утоплены, не иначе. У одного имелась бирка, и как нам было сказано, такая имеется только у твоих людей.

И он положил свинцовую печать с проушиной на стол. Был на ней орёл двухголовый, герб государев, и номер, греческими буквами АВ с титлом. Боярин задумчиво посмотрел на вестника, покрутил бирку в руке, и призадумался. Сержант же щёлкнул каблуками и покинул горницу.

– Да, совсем худо, – прошептал Ромодановский, – нету теперь Васьки да Фомки.... Ну да чего скажешь, судили верно… Свечку за низ поставлю, – и снова налил себе водки, – Сенка! Сенька, быстро сюда!

– Так чего прикажешь, батюшка?

– Послать быстро за Троекуровым и Прозоровским!

– Сейчас, прямо сам исполню!

И точно, побежал, громыхая кабукам по каменному поду. Ромодановский не поленился встать, и увидел как холоп сбегает по крутой лестнице на первый этаж его богатых палат.

***

Василий Тьма спал на лавке, мягкая перина не мяла бока, а лоскутное одеяло согревало, а не холодило. Уж лучше, чем на соломе ютится по сараям и овинам в новогородских хлябях. К нему придвинулась жена, Марфа. Совсем стало стрельцу спокойно, и он снова заснул. Но раздался грохот ударов о калитку, истошно залаяла, а затем, жалобно заскулила и замолкла собака.

Василий вскочил, схватился за палку, затем одел тулуп, и сунул ноги в валенки.

– Вася, ты куда? – поднялась жена, и накинула толсы платок на плечи.

– Ломится кто-то…

– Подожди…

Удары посыпались уже во входную дверь. Били просто яросто, со злобой, словно несчастная дверь была их врагом.

– Отворяй, Василий, собирайся в дорогу! Есть указ, вам спешно на границу всем идти!

– Хорошо. Сейчас, оденусь. Чего людей с утра пугать? Марфа, ты узелок собери…

– Боже мой…Сейчас я…Подождите! – истошно крикнула женшина.

И дети проснулись, бабка Авдотья встала с печи, и кинулась помогать снаряжать сына в поход. Женщина откинула крышку сундука, достала пару нательных руа и штанов, тёплые рукавицы. Марфа тем временем положила в мешок пару караваев хлеба, мешочек с сухарями, крупы, соль, котелок и жестяную походную кружку и деревянную ложку.

– Тятенька, тятенька! – заголосили на разные голоса оба сына, Митька и Пашка, и дочь Василиса.

Стрелец присел, и по очереди обнял и расцеловал каждого. Дочка заплакала, утирая слёзы ладошкой.

– Ничего, скоро вернусь, не плачь, маленькая…А вы, Митька да Пашка, за мужиков дома остаётесь. Справитесь ведь?

– А то… Не маленький уж, – серьёзно произнёс двенадцатилетний Митька.

– Не волнуйся, управимся, – поддержал его Пашка, погодок брата.

– Ну, на вас только и надеюсь, – и по очереди обнял сыновей.

Мешок походный был готов, стрелец поставил фузею у порога, присел на скамью.

– И то, надо посидеть на дорожку, – громко согласилась бабка Авдотья.

Затем взяла икону, и благословила сына на дальнюю дорогу. Тот перекрестился, отпер дверь и вышел во двор. Здесь стояли трое семёновцев с сержантом, при фузеях и шпагах.

– Иди, поспешай стрелец, ваши у церкви собираются, – пробурчал стрелец.

– Не с вашими солдатами мы у азовского бастиона под пулями стояли? – спросил тот в ответ.

– Было такое,– усмехнулся бравый усач, – ну, поспешай…

– Васенька! – и на шею мужу кинулась жена, – береги сея в дороге, не простужайся!

– Всё хорошо будет, Марфа! Пора мне идти… За детьми приглядывай! Бог вам всем в помощь!