Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века

Да будет где медная руда объявится на чьих на вотчинных, и на поместных, и на ясачных или на оброчных землях и для медного дела те их земли доведется взять, и тем людем сказывать, что великий государь пожалует вместо тех взятых земель, велит им дать своего, великого государя, жалованья земли вдвое и втрое, и они б однолично про те места, где ведают медную руду, не таили и сказывали безо всякия утайки. А будет кто медную руду ведает, а не объявит, а после про то сыщется, и тем людем за то быть в жестоком наказанье[1595].

В свете этих сведений изложенную норму, конечно, нельзя признать заимствованной; ее нужно считать русской, рожденной жизнью, необходимостью, введенной в закон Петром, несмотря на недовольство и протесты земельных собственников. Выше, при изучении Регламента Мануфактур-коллегии, мы стремились показать, как интересы и потребности государства в изделиях промышленности вызывали привилегии в пользу отдельных лиц и как потом из этих привилегий вырастали основные нормы – регламент этой коллегии. То же самое видно и в Берг-привилегии.

Наблюдения, сделанные нами при изучении выработки Регламента Мануфактур-коллегии, а также только что установленное происхождение глав I и VII Берг-привилегии дают основания для признания неправильными утверждений П. Н. Милюкова в его книге «Государственное хозяйство России [в первой четверти XVIII в.] и реформа Петра Великого» о роли Анастасия Христиана Любераса – приглашенного в Россию 20 августа 1717 года – в организации горной промышленности в России. «В устройстве Берг– и Мануфактур-коллегии Люберасу принадлежит еще более деятельная роль, – говорит Милюков и, в частности, утверждает: – Параграфы 1 и 11 (Берг-привилегии. – Н. В.) переделаны из § 1 проекта Любераса; § 2 (проекта. – Н. В.) Любераса переделан в § 7 указа»[1596]. Мы видели, что нормы рассмотренных нами глав I и VII Берг-привилегии были установлены еще при Алексее Михайловиче, широко проводились в жизнь в течение всего царствования Петра I и, может быть, при выработке Берг-привилегии только литературное изложение их было взято в русском законе из проекта, написанного Люберасом, – не больше. Впрочем, более подробно о Люберасе и его влиянии при выработку русских законов скажем немного ниже.

Также, полагаем, нельзя считать обоснованными утверждения некоторых русских ученых, специалистов разных отраслей права, церковного и государственного, о том, что взгляды Петра на церковь сложились, а реформа высшего церковного управления была им проведена под влиянием немецких государственных порядков и протестантского учения. Так, профессор М. И. Горчаков в своем курсе «Церковного права»[1597] высказывает такое мнение: «Преобразователь смотрел на церковь не как на общество, существующее для своеобразных целей, а как на совокупность предметов, подлежащих вéдению сколько церковной власти, столько же и государственной. Взгляд этот выработался под влиянием протестантских воззрений (cujus regio – ejus religio[1598])». Это утверждение о влиянии протестантского учения на Петра и перестройку им отношений между верховной властью и церковью на основании приведенной латинской протестантской формулы перенесено в учебник советских вузов «История государства и права» С. В. Юшковым. «Петр I вместе с тем изменил и систему отношений между церковью и государством, – утверждает профессор Юшков и далее указывает источник его реформы: – В то время в протестантских государствах Западной Европы была наиболее распространенной так называемая территориальная система отношений. Она была основана на принципе, выражавшемся в латинской формуле: cujus regio, ejus religio (кому принадлежит территория, тому принадлежит и власть над церковью). По этой системе, царь считался не покровителем и не хранителем церкви, а ее главой»[1599].

Не входя в разбор по существу суждений названных авторов двух различных учебников, мы вправе спросить: на каких собственноручных писаниях Петра или текстах его законов основывает первый автор свое утверждение, что русский реформатор смотрел на церковь не как на общество, а по-немецки – как на совокупность предметов, подлежащих ведению государственной и церковной власти? Или: как объясняет второй автор свое суждение, что царь, являясь главой церкви, мог не быть ее покровителем и хранителем, и что значит в таком случае «глава церкви»? Наконец, почему он же слова латинской формулы «ejus religio» переводит [как] «тому принадлежит власть над церковью»? Но дело даже не в том.