Петр Великий: личность и реформы

В переработанном виде эта мысль попала в «Плакат», причем в новой редакции подчеркивалось, что помещики должны присматривать не только за своими крестьянами, но и за соседскими: «Также помещикам и прочим владельцам объявляется, чтоб они для удержания крестьян от побегов имели такое смотрение, ежели кто не токмо о своих, но хотя и о посторонних крестьянах о намерении их к побегу уведают, те б о том немедленно сказывали владельцам их, будет же до того время не допустит, то, собравшись, ловить и посторонним». Одновременно строжайшим образом запрещалось принимать беглых крестьян в тех уездах, где они не были учтены к платежам. Полицейские функции государства в социальной сфере особенно отчетливо проявились при решении вопроса о так называемых «вольных и гулящих». Как известно, законодательство XVII века признавало существование «вольных и гулящих», которыми, согласно Уложению 1649 года, считались те, кто находился вне трех, отчасти дублирующих друг друга, общественных состояний (служилого, крепостного и тяглого). В Уложении говорится, что они – «вольные люди» – «не служилых отцов дети, в государевой службе и в тягле нигде, и в холопех, во крестьянех, и в бобылях ни у кого не бывали». Наличие «вольных и гулящих» людей, из числа которых вербовались служилые, холопы, работные, составляло ту характерную особенность русского средневекового общества, которая стала немыслима при строительстве петровского «регулярного» государства.

Примечательно, что при обсуждении в Палате по составлению Уложения 1700 года статьи о приеме «вольных» людей в крестьяне и бобыли было решено: «Сию статью отставить… для того, что после первого Уложения (1649 года. – Е. А.) вольных опричь церковников, никого нет». После церковной и податной реформы даже о церковниках этого сказать было нельзя, ибо, проводя преобразования, Петр тщательно смотрел, чтобы никто не «избыл» службы, тягла, не оказался без дела. Все усилия законодательства и практики были нацелены на то, чтобы раз и навсегда покончить с сословной, социальной неопределенностью, бестяглостью и неслужением. Если уж согласно петровскому указу 1722 года каждая монашка должна была выучиться прядению или рукоделию «от времени получения о сем указа в два или три месяца без отлагательства», а согласно другому указу все сельские и городские дураки, а «также слепые, и весьма увечные, и дряхлые» должны были платить подушную подать (хотя, как отмечалось в указе, «конечно, действия и пропитания не имеют»), то понятно, что участь «вольных и гулящих» была предрешена.

Категории «вольных» не было места в сословной структуре петровского государства. Их стали попросту приравнивать к беглым, уголовным элементам и в соответствии с этим преследовать. Особенно последовательно принцип такой политики реализовывался в ходе податной реформы. Все подданные должны были быть включены либо в службу, либо в тягло, а кто был негоден к службе и тяглу – определялся в богадельню, «только чтоб… без дела и в гуляках не были». Так писалось в указе об освидетельствовании мелких служилых людей. Принцип этот действовал и применительно к другим сословиям. Так, в указе о пересмотре штатов подьячих по всей стране отмечалось, что не попавшие в штаты канцелярий служащие должны быть причислены в оклад и выбрать себе любое занятие, «токмо б безокладны и втуне в гуляках не осталось». Негодным к службе и отставным солдатам также было предписано, «чтоб никто из них в гуляках не был, а определяли в другие службы или к кому в дворовое услужение». Подобным же образом решалась и судьба «нештатных» церковников, бывших холопов.

Меры по борьбе с «вольными» были распространены и на нищих. 6 апреля 1722 года Петр «изволил разсуждать, дабы учинить нищих во всех местах ловить, а кто их будет держать или оные х кому пристанут, с таких имать штраф». В опубликованном после этого «разсуждения» указе говорилось: «Смотреть накрепко, дабы по прежним указам бродящих нищих не было. А ежели где таковые явятся, и таких ловить и приводить в Полицмейстерскую канцелярию, а из оной молодых на урочные годы употреблять к казенным работам, а старых – отсылать для определения в гошпиталь, в Синод, а к кому оные пристают, и с таковых имать штраф». По этому и другим указам производились массовые облавы на «юродивых», «дураков», «сирых и убогих», нищих и им подобных, как бы сейчас сказали «бомжей» – стыдливый эвфемизм старинного термина «бродяга». Например, в январе 1724 года проводивший ревизию душ в Нижнем Новгороде поручик Тимофеев докладывал начальству, что им с нижегородского кружечного двора (то есть из кабака) взяты «голые, которые допросами показали, что они в поголовных скасках нигде не написаны», и их разослали «на прежние жилища» для определения в оклад или в богадельню. Речь идет о пьяницах-забулдыгах, пропивших все до нитки и живших до теплой погоды в кабаках, благо они практически не закрывались.