Несмотря на возраст, Клавдия Ильинична удивляла необычайной энергией и активностью. Кроме дачных работ, она пять раз в неделю готовила полноценные, домашние обеды на весь коллектив фирмы Петры.
Муж ее, Василий Митрофанович, состоял в штате менеджером по снабжению, и при необходимости исполнял роль второго водителя.
– Клавдия Ильинична, не надо готовить! – умоляюще произнесла Петра. – Я сама все сделаю. У меня выходной, как и у Вас, между прочим.
– Не спорь, – строго произнесла Клавдия Ильинична, – часам к десяти все принесу. К Машеньке вечером зайдем, а днем мы с Митрофанычем съездим на дачу.
– Как скажете, Клавдия Ильинична.
– А ты, моя дорогая, вот что – сегодня лучше отдохни и выспись, как следует. Ты, вон, вся зеленая.
– Опять зеленая. Да что ж вы все сговорились, что ли?
– Так проблемы, что называется на лицо. Я тебя такой уставшей сто лет не видела. Подумай, дочка, нельзя так себя загонять, ни одна работа того не стоит.
Петра согласно покивала головой. Спорить с ней в вопросах еды и здоровья было бессмысленно.
– Значица, так, – задумчиво произнесла Клавдия Ильинична, подперев руками бока, – я утром пораньше тесто поставлю и свежих напеку пирожков, Машенькиных любимых – с капустой, и еще чахохбили сделаю. Маша любит курочку в собственном соку. Что еще…
Она взглянула на супницу.
– А! Еще ее любимый супчик из домашней лапши. А то я тебя знаю – настрогаешь своих диетических салатов из одной травы, а девочка там в этих заграницах, наверное, толком не ела. Что ж, я твоих олухов офисных кормлю каждый день, а Машеньку разве не порадую?
– Да я сама…, – снова попыталась слабо возразить Петра.
– И не спорить!
– Есть, – приложив руку к виску, засмеялась Петра. – Видишь, Варвара, как все строго в нашем доме?
«Ах, если б у меня был такой дом и такая соседка Клавдия Ильинична, да я б с ума сошла от счастья», – думала Варя, прислушиваясь к звукам из библиотеки, где дочка уже листала детские книжки, специально выставленные для нее на нижние полки.
В такие моменты Варя забывала о муже, маленькой обшарпанной комнате в пропахшей табаком и алкогольными парами коммунальной квартире. Она чувствовала себя абсолютно счастливой в этом доме, где нет высокомерия, где не пахнет предательством, где люди сидят с ней за одним столом и относятся к ней уважительно, хоть она и лимита украинская, как называла ее соотечественниц завхоз в их агентстве. Добрых людей больше, Варя это знает точно.
Послышались детские шаги, и в гостиную вошла Ксана, с трудом удерживая в руках увесистый фотоальбом. Девочка подошла к Петре и взглянула на нее вопросительно.
– Кто там? – спросила девочка.
– Ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, кто на фотографиях?
Девочка радостно кивнула. Они сели на диван и любопытная кроха, тыча маленьким пальчиком, внимательно разглядывала снимки, дотошно расспрашивая: «Кто это? А это кто?», пока Варя не настояла на том, что пора идти домой.
Оставшись одна, Петра обошла блистающую чистотой квартиру и вернулась в гостиную, бросив по дороге грустный взгляд на красную жестяную банку с надписью «Lavazza». Старинные напольные часы пробили пять раз.
Вот и день прошел, и вечер абсолютно свободен. Когда Маша выйдет замуж и будет жить отдельно, такими окажутся многие вечера.
Петра подошла к столу, где остался лежать открытым фотоальбом. В центр обтянутой кожей обложки был вставлена бабушкина вышивка. Петра провела пальцем по выпуклому тюльпану. На ее день рождения папа всегда приносил сирень и тюльпаны.
Память прочно хранила детские и юношеские ощущения семейного тепла, любви, покоя. Когда все хорошо, потому что есть защита, есть папа, мама, любимая бабушка и поэтому всё в жизни будет хорошо.
Папа – известный летчик, закончивший военную академию, показал чудеса профессионального долголетия, почти до сорока пяти лет, проводя сложные испытания истребителей в критических режимах.
После выхода на пенсию он преподавал в академии, которую сам заканчивал, защитил диссертацию и был одним из самых уважаемых коллегами и студентами преподавателем.
Родители работали допоздна, и воспитание Петры с удовольствием взяла на себя бабушка. Анна Николаевна с детства обучала внучку языкам, музыке и тонкостям этикета. В пять лет девочка хорошо читала, наигрывала несложные детские пьесы и пересказывала бабушке русские сказки на английском и французском языках.
Совсем маленькой Петру стали брать с собой в театры и музеи. В Большом она внимательно наблюдала за солистами балета, а потом дома пыталась воспроизводить их па, скользя по начищенному, блестящему паркету. После первого похода в Третьяковку, она устроила детскую выставку рисунков для своих домашних. Родители выступали в роли критиков, не только хвалили, но и делали замечания, воспитывая в дочери адекватное к себе отношение.
Бабушка первой узнавала все секреты Петры, радости и печали, а вечером, после рабочего дня, в новости посвящались мама и папа.
Олег Петрович состоял в постоянной шутливой конфронтации с бабушкой и женой, потому что обращался с дочкой, как с принцессой, разрешая ей все, что та ни пожелает.