Петрашевцы

В противовес Толстову и Катеневу Утин отличался осмотрительностью и осторожностью. Первое время он явно не доверял Наумову (когда последний 31 марта пришел к Утину в поисках Толстова, тот хотел отделаться незнанием, но случайно вышедший из комнаты Толстов выдал себя), да и в последние недели он не очень с ним откровенничал, поэтому для суда он дал слишком мало материала. На следствии он тоже вел себя крайне осторожно, взвешивал каждое слово, если можно было, то опровергал обвинения фактами (утверждают, что говорил о недовольстве крестьян? клевета, в Архангельской губернии крестьяне очень зажиточны), и вообще в ответах Утина на вопросы следственной комиссии большую роль играет частица «не»: «не знаком», «не говорил», «не слыхал», «при мне говорено не было», «не делалось» и т. п. Эта осторожность и отсутствие реальных обвинений помогли Утину, он был освобожден из крепости 26 сентября 1849 г.

Самым старшим из главных деятелей описываемой группы был Петр Григорьевич Шапошников. Ровесник Петрашевского (родился в 1821 г.), он смотрел на окружавшую его молодежь несколько свысока («мальчишки!»), вообще он отличался повышенным самомнением. Московский мещанин самоучка (в Петербург Шапошников перебрался в 1847 г.), он жадно тянулся к знаниям, посещал университетские лекции, усиленно читал. Наумову он давал на дом перевод поэмы Вольтера «Естественный закон» и немецкую книгу И. Голуховского «Философия, относящаяся к жизни целых народов и каждого человека» (СПб., 1834), переведенную известным шеллингианцем профессором Д, М. Велланским.

Когда Шапошников вместе с другими петрашевцами уже сидел в Петропавловской крепости, Липранди доносил Дубельту о результатах добавочного обыска в квартире подследственного в июле 1849 г.: над дверью найден тайник с рукописями, из которых Липранди обращал особое внимание адресата на «Проект об улучшении Кавказа» и «Список сенаторам» и добавлял, что, по его мнению, «несовместно иметь у себя мещанину» такие бумаги[243]. К сожалению, Липранди не указал, чьей рукой написаны эти тексты.

Шапошников был большим любителем театра и даже мечтал стать актером. А. В. Ханыков на следствии показывал, что, случайно зайдя в табачную лавку Шапошникова, он услышал от хозяина приветствие — цитату из Шекспира: «…мне показалось это довольно оригинальным, я начал с ним говорить о Шекспире, о драматическом искусстве вообще. Обо всем этом говорил он довольно порядочно»[244].

Шапошников был очень самолюбив. При агенте В. М. Шапошникове, своем однофамильце, он пренебрежительно отзывался о Толстове и Катеневе и противопоставлял их «значительным лицам, которые приезжают к нему поговорить»; в числе таких лиц он считал и Петрашевского, в самом деле приезжавшего несколько раз «посмотреть» на умного и развитого торговца. При другом разговоре с агентом он присоединил к «мальчишкам» и Наумова: «…вот такие головы пустые Толстов и Катенев и твой племянник Наумов мечтают опровергнуть трон и вознес<ти>сь сами, а знаете, что выйдет из этого, что возьмут их и передерут;[245] для такого дела, указав на свою голову, сказал, нужно иметь такую, как у Петра, и особенный гений». И далее: «Да, говорит, ко мне являются люди злые: и львы, и тигры, но увидят меня, ложатся у моих ног и после делают, что мне нужно».

Такое самомнение еще развивали и «мальчишки», уверенные, что именно П. Г. Шапошников в революционную пору сможет поднять народ на восстание. Однофамилец В. Шапошникова хвастал, что «он один имеет силу в случае, если бы глупая толпа поподчевана была свинцовыми орехами и побежит, остановить ее и воодушевить, и при его содействии она достигнет своей цели». В случае создания в России республиканского строя Шапошников мечтал быть министром торговли.

Противоречивость личности П. Г. Шапошникова очень хорошо охарактеризована Толстовым в одном из его письменных показаний на следствии, которое не сохранилось, но известно нам по пересказу из сводного акта, составленного чиновником следственной комиссии: «Шапошников человек всесторонне неоконченный и так останется на всю жизнь; актерство, кажется, преимущественная его стихия, а из самолюбия он показывает себя всегда большим, нежели есть в самом деле, что Шапошников не знал положительно своего призвания, а он, Толстов, подстрекал, что его призвание на республиканской площади. К этому Толстов прибавил, что мещанин Петр Шапошников не может быть вредным для правительства, потому что кроме всего он еще и трус, и если бы он, Толстов, предложил ему какую-либо деятельность для злоумышленной цели, то он согласился бы; если же Шапошников говорил что-нибудь либеральное, то лишь из самолюбия, желая показать себя умным. Он же, Толстов, почти уверен, что до знакомства с ним Шапошников не был либералом, а при нем, Толстове, говорил вольно только так, чтобы не показаться невежею»[246].