Петрашевцы

Проще всего определяется негативная часть. Подавляющее большинство петрашевцев выступало против мистики, почти всегда отождествляемой с религией. В подцензурной форме Петрашевский в «Карманном словаре иностранных слов…» так объяснял эту связь: «…мистицизмом называется целое учение, которого сущность заключается в убеждении в недостаточности обыкновенного пути познания (посредством анализа и синтеза) и в возможности другого, высшего познания, которое открывает нам мир тайны. Мистицизм в этом смысле есть величайшее заблуждение. Конечно, же, «высшее познание», «мир тайны» — это синонимы религиозного откровения. Отсюда вытекает подчеркнутый атеизм ведущих участников кружков: Петрашевского, Спешнева, Толля, Ястржембского, Момбелли. Как выразился в беседе с Антонелли Петрашевский: «Религии по собственному сознанию я не имею никакой»[335]. Атеистическая атмосфера кружка была настолько сильна, что она разрушала прежние воззрения весьма религиозных людей, например Тимковского: «Вера моя поколебалась, и вскоре я дошел до совершенного отрицания веры христианской, сомневался даже в существовании самого бога»[336]. При этом религия воспринималась как насильно навязываемая система, тем самым соотносящаяся с самодержавием (Ханыков говорил: «Религия, невежество. — спутники деспотизма»)[337].

Некоторые петрашевцы (Достоевский, Пальм, Ахшарумов), правда, оставались верующими, но не в официальную церковь, а в социалистическое христианство в духе идей французского аббата Ламенпе, Пьера Леру, Жорж Санд: Христос воспринимался как проповедник братства и равенства всех людей, противник властителей и богачей. А у атеистов и к Христу было отношение достаточно ироническое. В письме к Тимковскому от конца 1848 г. Петрашевский говорит о себе подобных: «… изгнали из себя старого человека, по словам известного демагога Христа, несколько неудачно кончившего свою карьеру»[338]. Непонятно: то ли автор просто шутит, то ли намекает на какие-то просчеты Христа в содержании или форме его пропагандистской деятельности. А Спешнев вполне серьезно истолковывал поведение Христа как коммунистическое (с подчеркиванием не раздачи своего, а забирания чужого имущества). В противовес служителям церкви, любившим противопоставить «хищному» коммунистическому принципу «твое — мое» христианский человеколюбивый «мое — твое», Спешнев утверждал следующее: «…сам учитель (Христос. — Б. Е.) и его ученики не владели имуществом и занимались собиранием… И когда они были голодны, они не стеснялись брать зерна на первом попавшемся поле… и если учителю требовался осел, чтобы ехать на нем, то он обычно велел брать для него первого, встретившегося на пути («каждому по его потребностям»; «потребность — вот подлинное право на потребление». См. Морелли, Кабе, Дезами и других коммунистов)»[339].

Толль считал религию безнравственной, так как она воспитывает не этическую самоответственпость человека, а страх перед наказанием. Петрашевский в «Карманном словаре иностранных слов…» трактовал термин «оптимизм» как синоним учения Лейбница о благости божией, изложенного в «Теодицее» (якобы все земное зло сознательно ниспослано людям богом для испытания их твердости): «Это учение в истории развития человечества имеет преимущественное значение как весьма неудачная попытка защиты деизма противу сокрушительных нападений атеизма практического…».

Петрашевцы пропагандировали учение Фейербаха о человеке как центре вселенной (антропотеизм). Петрашевский писал в «Карманном словаре иностранных слов…»: «Натурализм…, все религии, которые представляют нам историческое развитие человечества, считает только постепенным приготовлением человечества к антропотеизму или полному самосознанию и сознанию жизненных законов природы». А Спешнев, отдавая дань уважения Фейербаху и его антропотеизму с лозунгом «Человек человеку — бог», все же видит в его учении религиозный вариант и предполагает, что человечество не остановится на нем: «…антропотеизм — не конечный результат, а только переходное учение… он есть лишь путь, по которому Германия и наука придут к полному и безусловному отрицанию религии»[340].