Но Митя говорил о метеорологическом климате Европы совсем не для того, чтобы на этом закончить. Вежливо промолчав на реплику Мышкина, Митя двинулся в своих размышлениях о влиянии Гольфстрима дальше, и по нему выходило, что и Англия с ее незамерзающими морями могла стать всемирной морской державой, только благодаря Гольфстриму, и характер северных народов Скандинавии, которые постоянно видели перед собой незамерзающее море, также сформировался веками, благодаря этому течению. Движение викингов, их воинственные набеги, переселение норманнов, ганзейская торговля, выдвижение в позднем средневековье Дании и Швеции Митя тоже связал с Гольфстримом. Последнее, о чем он сказал, — это о конвоях транспортных судов, которые, благодаря Гольфстриму, могли во время войны ходить от Исландии к Мурманску. Если бы Гольфстрима не было, десять месяцев из двенадцати от Гренландии до Мурманска стояли бы сплошные льды.
Кажется, ему удалось сделать хороший доклад. Хотя сам он знал, что на этом его усиленные занятия географией кончаются. Напрасно Глазомицкий смотрел на него сурово сквозь свои идеально промытые очки. Сейчас Митя просто-напросто доканчивал начатое.
География уходила назад вместе с увлечением марками.
Митя кончил рассказывать.
Была минута молчания, а потом начались расспросы. И Митя стал на них отвечать. Оказалось, что он столько накопил всяких морских сведений, занимаясь Гольфстримом, что теперь они как бы помимо него выхлестывались в ответах. Каким-то младшим нахимовцам Митя объяснял, что батискаф, опущенный на дно глубоководной океанической впадины, подвергается давлению, равному весу… Митя схватил мел, защелкал по доске. Вышло больше ста тысяч тонн.
— Два авианосца, — сказал Митя. — А если, например. Уронить в глубоком месте океана топор, то он достигнет дна уже без топорища: на глубине километра топорище уменьшит свой объем вдвое…
Глазомицкий блестел очками, Папа Карло восхищенно оглядывался. Кто-то спросил Митю об ядовитых медузах, и он ответил, что они в Гольфстриме не водятся.
— А где водятся?
— У берегов Австралии.
Но его все равно попросили рассказать, и Митя рассказал о морской осе — медузе величиной с электрический штепсель, восьмиметровые щупальца которой снабжены ядом, подобным яду кобры. И о том, что от этих медуз погибло больше людей, чем от акул.
— Послушайте, да он все знает! — воскликнул Рюмин.
И кто-то спрашивал Митю об осьминогах, о морских электрических угрях и о том, на сколько минут в воде могут задерживать дыхание разные млекопитающие. Тут, кажется, Митя поразил всех, потому что откуда-то он знал, сколько минут не дыша могут находиться под водой не только человек, дельфин и кашалот, но даже гиппопотам.
— Ну, этого, кроме вас, никто больше не знает, Нелидов, — уверенно произнес Рюмин.
Один из незнакомых Мите географов тоже задал вопрос.
— А вы не хотели бы, Дмитрий, вступить в Географическое общество?
— Как это — вступить? Надо ведь что-то… исследовать?… Открыть?
— Вот вы со временем и исследуете.
— Нет. Я не хочу, — сказал Митя.
И все затихли. Только Глазомицкий пошевелил плечами, будто удобнее устраиваясь в своем просторном ему всегда пиджаке.
— У меня не хватит времени, — сказал Митя и посмотрел прямо и серьезно в глаза своему любимому преподавателю. — Я не буду больше заниматься географией. Я занимался ею просто потому… что меня попросили. — И он посмотрел на Сережу Еропкина.
Митю больше не спрашивали. Он страшно устал.
Когда он вышел из здания Географического общества, то все, кто ехал в училище, уже сидели в автобусе и ждали его.
— Знаешь что, Нелидов, — сказал старший лейтенант Тулунбаев, — ты, если хочешь, можешь пойти погулять. Вот тебе увольнительная до двадцати двух.
— Нелидов, — сказал полковник Мышкин. — Вы не станете возражать, если мы вашу гранд-мер довезем до дому на такси?
Митя не очень вежливо мотнул головой, чмокнул бабушку в щеку и быстро пошел вслед за Сережей Еропкиным, который вдали уже скрывался за угол.
На Васильевском
Всю неделю по городу гулял ветер, ни минуты затишья, пыль летела со всех сторон. В эту весну Мите постоянно казалось, что форма то тесна, то слишком просторна. Все время мешали руки, их надо было куда-то девать, и сейчас он одной рукой придерживал бескозырку, хотя на всякий случай ленточка в зубах.
Они чертили с Леной по Васильевскому, как оказывалось, какие-то зигзаги и петли, в конце концов опять добираясь до своего дома. Лена ходила по улицам не одна, подружек Митя не запоминал, но подойти ближе было нельзя.