Девочки и мальчики, босые, в лохмотьях, серые от пыли, с криками догоняли стадо… Маленькому принцу хотелось открыть ворота и уйти с этими босоногими мальчишками и девчонками.
Но на этот счет был строгий родительский запрет. Бывало, что родители брали его с собой в столицу.
Однажды после возвращения из мира далекой столицы принц увидел у отца чем-то встревоженных помещиков и полицейских начальников. Они тихо переговаривались, до мальчика доходили лишь отдельные фразы, упоминалось о каких-то крестьянских бунтах. Позже он поймет, почему смирные крестьяне (они каждый день встречались согбенные, изможденные и бросали свое извечное «целую ручку, барин») вдруг схватились за вилы, косы и топоры. Поджигали помещичьи имения, безжалостно убивали своих хозяев и их слуг — арендаторов. Потом он уже стал задавать себе вопрос: почему в то время, когда ему дарили коробки с воюющими флотами России и Японии, когда бесшумно и так волшебно горели рождественские свечи на украшенной блестящими шарами елке, дети людей, из поколения в поколение приученных к словам «целую ручку, барин», замерзали в истопленных хатах, не имели куска хлеба? Позже он узнает, что крестьянское восстание 1907 года в Румынии было отзвуком революции, которая пронеслась по России в 1905–1907 годах и была генеральной репетицией великого поворота в истории человечества, начавшегося двенадцать лет спустя в Петрограде.
Он не знал в 1907 году, что в дни Великого Октября 1917 года по пути из Парижа домой он окажется в Петрограде, проедет по разбуженной революцией России, вернется на родину и под влиянием всего увиденного в России раз и навсегда порвет со своим прошлым, со своим классом, станет в ряды борцов за счастье человечества и вместе с ними пойдет против мира лжи и клеветы, насилия и бесправия, именуемого капитализмом.
Мажордом, начитанный, достаточно хорошо разбиравшийся в литературе, должен был подбирать для юноши беллетристику. Он рекомендовал ему книги, в которых страница за страницей открывался мир великой русской литературы: Толстой, Достоевский, Пушкин, Гоголь, Чехов, Короленко, Андреев. «Я понял, — признавался позже Каллимаки, — что мир бьется в сетях нескончаемых бед, что «слоновая башня», в которой я жил, была лишь жалким подобием крепости, попыткой изоляции и что фата-моргана моего детства и первых лет отрочества рассыпалась в прах при столкновении с реальностью, начинавшейся за нашим высоким забором. Горькая действительность нашего общества была совсем иной… Потом я прочитал «Мать» Максима Горького, стал искать и покупать брошюры политического характера. Так я узнал о народниках, о героической Софье Перовской, о Вере Фигнер, о декабристах и о группе Александра Ульянова… Как-то подсознательно у меня зародилась мысль, что жить в пуховых подушках, есть самые изысканные блюда, приготовленные обученными поварами, ездить в позолоченных каретах, гулять и развлекаться и стараться не видеть того, что вокруг тебя происходит, — преступление прежде всего перед самим собой. Я начал понимать глубокий смысл происходившего в 1907 году крестьянского восстания, жертвенность безымянных крестьян… Тогда, в пятнадцатилетием возрасте, я решил, что уйду от своих, пойду защищать угнетенных, как это сделали русские декабристы, Софья Перовская, Александр Ульянов и сотни таких, как они. Так я стал левым румынским революционером».
В 1918 году Скарлат Каллимаки снова едет в Россию и позже восторженно расскажет Грозе: перед ним часто встают как наяву лица демонстрантов первого советского Мая на Невском проспекте в Петрограде. Они выражали несокрушимую решимость защитить в самых тяжелых боях молодую свою республику. Он понял тогда, что зародилась новая сила, которая перевернула страницу великой книги истории.
Гроза и Каллимаки вспоминали и свои поездки по странам Западной Европы, мучительные поиски ответов на вопросы «что же делать?», «как же будет дальше?». Они приходили к общему неутешительному выводу: Европа, истерзанная войной, не может дать никакого ответа.
— Вы увидите — мир пойдет по пути русских, — уверенно и неоднократно повторял Каллимаки, — другого пути нет.
Петру Гроза был знаком с Россией только по книгам и потому подробно расспрашивал Каллимаки, что тот увидел там, как там живут люди. И повторял не раз:
— Я обязательно поеду в Россию!
А пока события повседневной жизни возвращали их к горькой реальности «Великой Румынии». Прежде всего к судьбам крестьянства — с ним они были связаны самым тесным образом.