Петру Великому покорствует Персида

Подготовка к торжественному маршу заняла более трёх часов. Город, безропотно павший к ногам русского императора, был достоин зреть пышный парад, возглавляемый самим Петром. Всё войско поспешно чистилось, приводя себя в порядок.

— Тебе, матушка, придётся скинуть боевой твой наряд — вишь как дело-то обернулось. Поедешь в карете, паричком прикроешь голую главу свою, за тобою гофдамы в каретах — полный бабский парад, дабы тутошних во удивление ввергнуть. Их бабы по гаремам сидят, яко узницы, а наши в каретах золочёных разъезжают для восторгу всего свету.

Полковые флейтисты, гобоисты и валторнисты вышли вперёд. За ними — батальон гренадер на конях, начищенных, можно сказать, до блеска.

И вот — Пётр с горделиво поднятой головой, улыбающийся, довольный, с обнажённой шпагой, воздетой вверх. А по сторонам — четыре пажа в пышном уборе. Зрелище! Однако обыватели, толпившиеся вдоль дороги раскрыв рты, ибо ничего подобного в своей жизни им видеть не приходилось, были поражены ещё более, когда после шествия гвардии с распущенными знамёнами показались кареты... Кареты! Золочёные экипажи, влекомые шестёрками лошадей с султанами, в блестящей сбруе, с нарядными форейторами, чукерами и грумами на запятках.

Екатерина в пышном парике и золочёном платье выглядывала время от времени в окна и приветственно взмахивала рукою. За нею — четыре кареты с гофдамами, приникшими к окнам. А потом пошли полки пехотные — Астраханский, Ингерманландский, Саратовский, Ижорский...

Шли и шли, и казалось обывателям, что несметно русское войско, нет и не будет ему конца. А всё дело было в том, что полковые колонны истончились, ибо улочки дербентские были чрезмерно узки. Так что, например, кавалеристам бригадира Ветерани пришлось следовать чрез другие ворота.

Да, это было зрелище. И судачили о нём дербентцы предолго. Но кареты, поразившие их воображение, и женщины невиданной белизны, словно бы обсыпанные мукой, с открытыми лицами и белыми, как снег на горах, волосами, что само по себе было преудивительно: это, пожалуй, повергло в трепет не только простолюдинов, но и знатных дербентцев, особенно духовных — мулл и самого имама. Женщины в войске! Невиданно и неслыханно! И ежели бы одна — множество!

Женщинам пристало знать своё место в гареме, кормить мужчин, пасти детей и скотину, а уж если и показываться на людях, то непременно с закрытым лицом и в тёмной одежде. Так заповедал им шариат — мусульманский закон, и нарушившие его предавались жестокому наказанию, забивались палками и каменьями, вплоть до смерти.

С крепостных стен палили пушки, играла музыка — зурначи и барабанщики, кеманча и дудук...

Что это было? Праздник? Но можно ли праздновать, когда в город входит чужеземное войско? Жителям небольшого города оно кажется бесконечным, было бы нелепо противостоять ему...

Но ведь белый царь объявил себя другом его шахова величества. Он в своих прокламациях, присланных прежде своего явления, писал, что намерен искоренить врагов шаха, и прежде всего коварного Дуад-бека, предавшегося туркам. Этот Дауд-бек изрядно пограбил дербентцев и шемахинцев, в том числе и русских купцов.

Куда как лучше русское войско. Великий белый царь строго наказал своим солдатам никакого насильства мирным жителям отнюдь не чинить под страхом жестокого наказания, и об этом было оповещено глашатаями на площадях и даже муэдзинами с минаретов.

Мало-помалу оторопь миновала и жизнь Дербента вошла в свою обычную колею, чему способствовали успокоительные заверения российских властей. Комендантом Дербента был назначен полковник Юнгер, его помощником подполковник фон Люке с двумя батальонами солдат Шлиссельбургского и Великолуцкого полков. Ещё было в комендантской команде семьдесят два гренадера да шесть пушкарей, находившихся в особливом подчинении полковника фон Штраля. Им было велено следить за порядком в городе, дабы не было бесчинств ни со стороны русских, ни со стороны обывателей и пришлецов, кои стекались в город по торговым и иным делам.

Государь император изволил учредить свою ставку среди виноградных кущ на берегу моря. Мог ли он, находясь в портовом городе, не наслаждаться его солёным дыханием, не любоваться волнительной грудью, вздымавшейся и опадавшей, видом белопарусных кораблей, стремившихся к причалу.

Пётр приказал соорудить ему каменную крепостцу, углубив её в землю. И немало времени проводил там в компании генерал-адмирала Макарова, прилепленного к государю, дежурных денщиков для разнообразных услуг и двух корабельных мастеров.

Место то было избрано с таким расчётом, чтобы не только надзирать за приходом судов из Астрахани и их манёврами, но и заняться починкою прохудившихся, что было любо государю и к чему он любил прилагать свои руки и смётку, когда был лишён токарного станка — его, можно сказать, главного фаворита, который прежде сопровождал его даже в походах, в том же Прутском, к примеру.