Петру Великому покорствует Персида

День выдался торжественный ещё по одной причине: то был день тезоименитства её высочества государыни цесаревны Наталии Петровны, коя достигла четырёх годков. И по этому поводу поведено было троекратно палить из пушек, равно и из мелкого ружья. Для чего перед шатром был выстроен батальон фузилёров.

Он простоял там во всё время приёма, который Пётр устроил прежде всего в честь наиба, муртузали[101] и других представителей власти местных горских племён. Тем более что муртузали, брат Адиль-Гирея, пригнал для нужд армии гурт скота, что было весьма кстати, так как запасы провианта иссякли с непредвиденной быстротой. А на прибытие ластовых судов под командою капитана Вильбоа становилось всё меньше и меньше надежд.

Между тем на носу был месяц сентябрь — непредсказуемый и капризный, по словам того же наиба. Он мог зарядить дождями, а мог и установить великую сушь и летние жары.

Под сводами шатра собрались все российские вельможи и генералитет. Пётр посадил наиба по правую руку в знак особой чести, мутрузали и многочисленные приближённые разместились в соседнем шатре из-за недостатка места в государевом.

   — Да осенит благоприятство сей город и его владыку, — провозгласил Пётр с кубком в руке. — И да процветёт он под российским скипетром, и да пребудет на долгие годы украшением нашей державы.

Наибу перевели тост Петра. И хоть Коран запрещал правоверным винопитие, он закивал головою, улыбнулся и выпил свой кубок единым духом. После государю сказали, что в кубке у него было не вино, а шербет. Однако судя по его покрасневшему лицу и вовсе сузившимся глазкам, равно и речистости, в кубке был вовсе не шербет.

   — Пусть Аллах и его пророк Мухаммед укрепят могущество великого белого царя, — в свою очередь отвечал наиб, — и пусть разразит врагов его, а ему самому принесёт славу непобедимого и несокрушимое здоровье. Чрево же жён его пусть пребудет плодовито и принесёт ему всё более мальчиков, которые унаследуют его подвиги и его славу.

Петру перевели. Он ухмыльнулся, но промолчал. А сидевший возле, князь Дмитрий сказал, что наиб уверен, что русский царь возит за собой в каретах жён и наложниц, за которых он принял придворных дам и фрейлин Екатерины.

   — Пущай думает так. — Казалось, Пётр был даже доволен. — Ты, княже, не разуверяй его. Как я понял, по их представлениям, у владыки должно быть много женщин, ибо его мужская сила должна соответствовать могуществу его власти.

   — Да, государь, поскольку у султана, как я уже говорил, четыре жены и более трёхсот наложниц в его гареме, русский царь должен в этом смысле ему соответствовать. — Князь сказал это не без намёка.

   — Я и соответствую, — хмыкнул Пётр, — великое множество баб перепробовал, однако же походя. А содержать таковой гарем из казны — то дело противное мне и государству урон немалый. Султан дурен, и его министры не радеют о пользе государственной. Бог ихний рассудит — придёт время. Сказывал ты, что на том свете обещана им тысяча или того более гурий. Ну и пусть ожидают.

И Пётр засмеялся. Вслед за ним невольно улыбнулся и князь.

   — Султан празден, — закончил Пётр, погасив улыбку. — А я тружусь повседневно — вот в чём суть. Он у себя во дворце сиднем сидит, я же добрые законы ввожу и свою землю обхожу дозором. Посему мне и гарем ни к чему. — И под конец, словно бы вспомнив о продолжении темы, как бы между прочим спросил: — Марьюшка-то твоя как? Есть ли известие?

   — Жду, государь, — сокрушённо отвечал князь. — Жду и жду, быть может, застряла весть на каком-то из ластовых судов у Чеченя.

   — Надейся, княже, — кивнул Пётр. — Чрез два дня консилий военный. Не забыл?

   — Нет, государь. Излагаю на письме.

Разговор этот вновь всколыхнул беспокойство и тревогу. Князь и в самом деле питал надежду, что письмо дочери застряло вместе с одним из ластовых судов, следовавших в Дербент из Астрахани. С истовостью, чего с ним не бывало, молил Господа о даровании дочери мальчика, здорового и сильного, как его отец — император Пётр.

Неотвязная мысль о дочери, становившаяся всё беспокойней, оказала влияние и на его письменное мнение о дальнейшей судьбе похода. Поначалу он написал, что ежели ластовые суда с провиантом и припасом прибудут не позднее пятнадцатого сентября, то армия могла бы продолжать своё движение к югу.

Но, переговоривши с наибом и муртузали, с муллой и имамом, изменил своё мнение. Разумней всего было бы оставить в Дербенте ударную часть войска с тем, чтобы она пошла на Баку. А остальным оборотиться вспять, тем паче что государь замыслил заложить крепость на Сулаке и захочет самолично распорядиться. И не позднее конца сентября возвратиться в Астрахань. Люди не готовы к зиме, и надобен месяц, чтоб одеть их и обуть как положено. А там и Волга станет. Каково будет возвращаться?!